посмотрела на воду, а потом вокруг. Лавочки и газоны были заполнены отдыхающими, в беседке на берегу старики играли в домино.

– А ты тоже будешь играть в домино, когда состаришься?

– Я уже состарился.

– Рассказывай, – рассмеялась Надя. – Меня тебе точно не обмануть!

– А ты знаешь, у меня недавно брали интервью, так журналистка, когда услышала, сколько мне лет, решила, что я ее разыгрываю.

– Ничего себе они к интервью готовятся! Совсем обленились. Симпатичная?

– Да так, не очень. Да, в наше время с подготовкой было строго.

– По-моему, если брать у кого-то интервью, нужно быть в курсе возраста, имени и основных занятий. Это не сверхзадача… Ой, смотри – гриб!

Она заметила в траве белую шляпку.

– Это шампиньон, – сказал Лялин.

– Съедобный?

– Да, только не в Москве.

Они подошли ближе к воде. Надя смотрела на густые елочки водорослей, на уток, на солнце, купающее свой свет в воде… Могло ли быть что-то лучше этого?

Когда вечером Надя закрывала глаза, где-то под веками гас ослепительный свет еще одного из этих восхитительных дней, ставших на один больше. И только там, почти за краем сознания, угадывалась еще не видимая тьма, о которой можно только догадываться и о которой она запрещала себе думать. Сторона, ведущая обратный отсчет этим дням. Если смотреть оттуда – на один день их жизни становилось меньше. Но Надя стряхивала призрак отчаяния, будто отгоняла случайного мотылька. Рядом с Повелителем ей хотелось жить вечно.

В конце августа они вместе пришли в Литинститут. Лялину нужно было забрать какой-то документ. Здесь, на лавочке рядом с Герценом, Надя вспомнила и рассказала, как после вечера учителей и учеников она, проснувшись, искала его рядом.

– Это было необъяснимо, нелогично и стихийно. Ведь между нами еще ничего не было. Или уже было? Иначе откуда ощущение: трава – зеленая, небо – синее, ты – спишь со мной, и только так должно быть? Как понятно и просто… Словно в самом устройстве мира заложено, что я – с тобой. И иначе быть не может.

– А почему ты сейчас об этом подумала?

– Потому что я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Она подняла желтый лист и положила ему на колено.

– Мне так много хочется тебе сказать, и как будто постоянно не хватает времени, а ведь мы почти не расстаемся. Иногда я думаю, любовь – так близко, рядом, и в то же время – непостижима. Нечто, связанное со мной и живущее своей жизнью, и я никак не могу повлиять на нее. Могу лишь благодарить Бога за то, что она живет в моем сердце. И молить, чтобы она его не покинула. Как будто я каждую минуту с тобой, на твоей стороне, и нет у меня никакой другой стороны. Я не знаю, кто эта прекрасная неизбежная птица, бьющая крыльями в груди. Знаю одно, если она меня покинет – меня больше не будет.

– Хорошо ты сказала, – произнес Лялин. – Наши птицы бьются и тоскуют, хлопая крыльями навстречу друг другу, не понимая, зачем мы должны расставаться.

Он перенес лист на ее юбку и накрыл сверху рукой.

– Я согласна.

Надя повернулась и посмотрела на Лялина.

– Это то, о чем я подумал?

– А о чем ты подумал?

– Что ты больше от меня не уйдешь.

– Да. Больше я от тебя не уеду.

– Правда? И никаких монастырей?

– Никаких! Но только если ты сделаешь мне балерину.

– Да, я готов! Пойдем, там на кафедре никого нет!

– С ума сошел!

Надя покачала головой, улыбаясь.

– Конечно, сошел. Я был страшно одинок. Ты моя единственная радость все эти годы.

– И когда мы не встречались?

Надя заметила, что уголки его губ неуловимо поползли вниз, сделав лицо печальным.

– Я вспоминал тебя. И как будто на что-то надеялся. А ты?

– И я. Когда ты рядом, уходит одиночество, которое со мной было всегда. Да дело даже не в этом… Пойдем, погуляем по садику?

Не разжимая рук, они свернули на тропинку, прошли мимо круглой клумбы и подошли к Герцену. С той стороны ограды шумела и переливалась московская жизнь, накатывая волнами, затекая в подъезды или же разбиваясь об основания домов.

– Как думаешь, тот мир на самом деле существует?

– По крайне мере наш бульвар – точно.

Они повернули обратно и медленно пошли в сторону дома: желтый особняк молча смотрел, как два человека приближаются, подходят к крыльцу и исчезают внутри.

Notes

1

Помни о смерти, Любовь и кашель не скроешь, Пока дышу надеюсь, Истина в вине (лат.).

2

Данте Алигьери «Божественная комедия» (пер. Д. Минаева).