что в предместье Парижа арабы сожгли его лошадь». Но Лялин убедил ее, что переживать не стоит, единственное, чего можно немного опасаться – это забастовка транспортников, и тогда им придется на некоторое время задержаться во Франции, что не так уж и плохо.

Наде нравилось все: самолет, стюардессы, легкий обед с оранжевой чайной чашкой, похожей на пластмассовые чашки с лимонадом, которые разносили в самолетах ее детства. После аэрообеда, обогащенного несколькими глотками коньяка, Лялин достал книгу в твердом бордовом переплете. «Серебряный век и теософские концепции эпохи», – прочитала Надя.

– Вот это ты подготовился! Хорошая вещь?

– Интересная. Я тебе потом дам. А как тебе «Волхв»?

– Не знаю, я сейчас только начну читать.

– Тогда я пока ничего не буду говорить.

Полет прошел гораздо быстрее, чем она ожидала. Первый день в Париже оказался пасмурным. Небо висело над городом низкими облаками, готовыми вот-вот превратиться в дождливые тучи. Туристический автобус привез их в небольшой отель недалеко от Монмартра. Еще в Москве они решили, что на экскурсии с группой ездить не будут, пробежка по основным достопримечательностям в сопровождении гида равно не заинтересовала их обоих. Надя хотела в музей Родена, Нотр-Дам и подняться на Эйфелеву башню, Лялин планировал посетить Орсе и съездить на Сент-Женевьев-де-Буа – навестить Бунина и Георгия Иванова.

Из их окна сквозь покатые крыши с оранжевыми трубами просматривались белые купола собора Сакре-Кер.

– И хочу еще туда! – запрыгала Надя возле подоконника. – Мы же пойдем сегодня гулять?

– Конечно, пойдем, что за вопрос! Вот только в себя придем немного после перелета.

На улице уже начинало темнеть. Надя и Лялин шли мимо припаркованных машин и мопедов, слившись в одном потоке с туристами и пешеходами и сворачивая наугад.

Ее охватило чувство стихийной свободы – Liberté, Égalité, Fraternité – как сказал Лялин, когда они проходили мимо здания мэрии, то ли из-за того, что окружающие не понимали их язык, то ли от ощущения, что она может сесть в самолет и несколько часов спустя гулять в другом городе, да и вообще в любой точке мира. Или потому, что на неделю можно было забыть про институт, диплом и подготовку к экзаменам. Надя влюбилась в Париж с первого взгляда, ей хотелось идти и идти по улицам, вдыхать запахи, слышать французские слова, наблюдать за старушками, сидящими на лавочке под цветущей магнолией, или на старичков, играющих в петанк. Ей нравились маленькие продуктовые лавки на первых этажах, чьи стены были выкрашены в желтый, синий, зеленый или другие яркие цвета, улицы, текущие вдоль серых домов, светлые стволы платанов, ветки которых начинали окрашиваться в нежную зелень. Лялин и Надя прошли мимо кирпичного собора, мимо кафе с красными навесными крышами, и потом, дойдя до конца какой-то маленькой улочки, увидели перед собой большой парк. Наконец они вышли на улицу, откуда открывался вид на Сакре-Кер. К тому времени уже совсем стемнело, и маленькая карусель с лошадками, стоящая слева от лестницы, ведущей к собору, крутилась, переливаясь цветными огоньками.

– Не знаю, как ты, а я бы чего-нибудь съел. Может, клюнем какой-то французской еды?

– Ужин? Да, можно! Я даже забыла, что хочу есть, тут такое все удивительное!

– Посмотрим! У нас много дней впереди.

Они выбрали кафе с названием Petit fleur. В просторном зале стояли деревянные столы. Одна стена из белого необработанного камня, другие – из красного кирпича. Наде понравился укромный столик в углу. Официант, сразу угадав их национальность, принес меню на русском языке, но Надя попросила для себя французское.

– Что они нам предлагают, я же хочу быть твоим переводчиком! Вот, другое дело! – она развернула широкие глянцевые страницы. – Что ты будешь?

Через какое-то время им принесли большую тарелку с улитками и бутылку вина. Потом на столе появились два горшочка с луковым супом и две хорошие порции говяжьего филе.

– Это точно едят? – засомневалась Надя, разглядывая улиточные раковины, залитые зеленым соусом.

– Еще как едят! – Лялин показал Наде, как их нужно вынимать.

Она пробовала улиток впервые, и они ей понравились с первого укуса, если так можно сказать об этих моллюсках.

По дороге в отель они купили вина и сыра, а потом, не удержавшись от соблазнительных запахов свежей выпечки, заглянули в небольшую пекарню.

– Слушай, я забыла, как по-французски эклер, – задумалась Надя и склонилась над прилавком.

Она немного растерялась от сладкого изобилия, начинавшегося от простых пончиков, присыпанных сахарной пудрой и круассанов всех мастей, до многоэтажных пирожных, украшенными ягодами и шоколадом.

– О, я нашел твое слово! – позвал ее Лялин. – Эклер по-французски – эклер, – засмеялся он.

Наде хотелось купить здесь все, но после сытного ужина пришлось себя сдерживать и ограничиться двумя эклерами.

Утром Лялин рассказал свой сон, будто он переезжает в Париж насовсем и зовет ее, а Надя сомневается, ехать или нет. И он уговаривает, говорит, что знает язык, и там можно будет говорить на нем.

– Это, наверное, из-за вчерашнего меню на русском. – Надя положила голову ему на плечо. – Может, никуда не пойдем?

– Может быть… – заговорщически ответил Лялин и положил ладонь на ее теплый живот.

21. Сердце камня

С вершины холма Монмартр открывался вид на город. Серые крыши домов, отдаляясь, постепенно исчезали в белесой дымке, а здания на границе горизонта сливались с небом, словно большое серое море. Лялин и Надя обошли вокруг белокаменной базилики.

– А ведь ты знаешь несколько слов по-французски, – сказала Надя, рассматривая статую Иисуса в центральной нише напротив главного купола.

Лялин хотел пойти внутрь, но она потянула его на второй круг, желая как следует рассмотреть каждую деталь собора. Две конные статуи из позеленевшей бронзы над главным входом: Жанны д’Арк и Людовика Святого. Купола, будто бы покрытые круглой черепицей, но на самом деле все элементы вырезаны из камня. Над каждым из центральных куполов стояла ротонда с колоннами, однако крест был лишь на главном куполе. Надю поразило разнообразие форм: арки, окошки, барельефы, горгульи, резные украшения разных очертаний и размеров, объединенные симметричным единством. Несмотря на многоликость элементов, во всем ощущались гармония и согласие, полет архитектурной мысли, подчиненный строгому порядку.

– Да, я знаю, как по-французски будет эклер, – ответил Лялин.

– Да нет. Другие. Еще!

– Жалюзи? Авангард? Оливье?

– Ну нет! Романтичное слово! Ну как называется этот собор?

– Сакре-Кер.

– Ну?

– Что ну?

– Ну сердце же! Святое сердце.

– Точно.

– А как по-немецки будет сердце? А я знаю, херц. – Надя снова потянула Лялина за рукав, заворачивая за угол. – А как будет по-немецки «я хочу спать с тобой»?

– Ich will mit