Я пытаюсь разобрать что-нибудь, но, несмотря на все попытки Кровавого Сорокопута научить меня понимать «язык» барабанов, я разбираю лишь отдельные слова. «Садх. Враг. Юг».

Джинн обращает на нас не больше внимания, чем на вьючных животных. Когда мы останавливаемся, она приказывает мне облегчиться за большим камнем, словно собаке, выведенной на прогулку. Мое тело повинуется, и я возвращаюсь, вся красная от стыда и унижения. И от гнева.

В первую ночь мы разбиваем лагерь в крошечном оазисе. Джинн затягивает цепи и привязывает меня к финиковой пальме.

– Приказываю тебе не думать о побеге, девчонка, – приказывает она мне и поворачивается к Маске. – Новиус, или как там тебя. Приказываю тебе присматривать за ней: не подпускай к ней своих людей, накорми ее, позаботься о ее ранах. Обработай бальзамом запястья, если их натерло наручниками. Запрещаю вам разговаривать друг с другом. Запрещаю тебе пытаться ее освободить и помогать ей бежать.

Когда солдат кивает, джинн исчезает в пустыне.

Маска Новиус выполняет поручения женщины-джинна. Когда я снова пытаюсь привлечь его внимание, он бросает быстрый взгляд в темноту, после чего смотрит на мои руки.

«Куда?» – «пишу» я.

Новиус качает головой. Либо он не может мне ответить, либо не желает. Я пробую снова.

«Уязвимые места?»

Маска снова озирается, потом быстро «пишет»:

«Гордыня. Гнев. Слабее всего в полдень».

Да-да, Элиас тоже говорил, что джинны обретают полную силу по ночам. Я рассматриваю свои оковы. Джинн носит ключ на шее. Если не считать странного блеска металла, замок на наручниках кажется мне совершенно обычным.

«Отмычки?» – спрашиваю я.

Когда мы с Элиасом и Дарином совершали нападения на призрачные фургоны Меченосцев и освобождали рабов, Элиас научил меня вскрывать замки. Последний раз я делала это несколько месяцев назад, но Элиас уверял меня, что это как умение плавать. Стоит научиться, и забыть уже невозможно. А еще Элиас говорил, что Маски всегда носят с собой набор отмычек.

Однако Новиус лишь отводит взгляд.

В полночь, когда остальные солдаты спят, а Новиус стоит на часах, джинн возникает из темноты и садится рядом со мной. В лунном свете ее огненные глаза кажутся синими, и я вижу в них бездушную пустоту, которая заставляет меня отползти назад.

– Расскажи мне о себе, девчонка. – Она устроилась на безопасном расстоянии, чтобы я не смогла дотянуться до нее. – Я позволяю тебе говорить.

Сначала я молчу, упрямо стиснув зубы. Лицо ее становится холодным и жестоким, и меня охватывает непреодолимое желание рассказать все без утайки. «Говори о незначимом, Лайя, – внушаю я самой себе. – Коротко, чтобы не выдать ничего важного».

– Меня зовут Лайя из Серры, – начинаю я. – Мне девятнадцать лет. У меня есть старший брат…

Джинн отмахивается.

– Расскажи мне, какой магией ты владеешь.

– Я могу становиться невидимой.

– Когда ты обнаружила у себя эту способность? Откуда она у тебя?

– Это началось полтора года назад, – отвечаю я. – Когда в мой дом вломились Меченосцы, и я попыталась бежать. Тогда я не поняла, что произошло.

Я смолкаю, чтобы ничего не сказать о Рехмат. Это существо очень не хочет, чтобы джинны узнали о его существовании.

– Я… я подумала, что получила дар от ифрита, которого встретила, когда мы бежали из Серры…

Лицо джинна искажает презрительная гримаса.

– Ифриты, – бросает она. – Воры, предатели. Будь проклят тот ифрит, который наделил тебя могуществом.

Я немного расслабляюсь – как оказалось, слишком рано.

– А что насчет тьмы, которая обитает внутри тебя? – Женщина-джинн наклоняется вперед. – Когда ты в первый раз ощутила ее присутствие?

Я провожу кончиком языка по пересохшим губам. «Рехмат!» Но существо не может рисковать, появляясь перед джинном. Оно предельно ясно дало мне это понять.

Мое молчание злит женщину.

– Отвечай!

– В первый раз это случилось неподалеку от тюрьмы Кауф, – говорю я. – После того, как я подарила Князю Тьмы свой браслет.

– Наш браслет, – поправляет джинн, и я вижу, что она с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на меня. – Звезда никогда не принадлежала тебе, человек.

Новиус, который стоит на посту на краю оазиса, оборачивается и окидывает нас долгим взглядом. Рука солдата тянется к эфесу меча, и джинн резко поворачивается к нему. Он почти сразу же принимает прежнюю позу и стоит с неестественно прямой спиной. «Гордыня», – вот что он сказал мне, когда я спросила о слабостях этой женщины-джинна. «Гнев».

Я стараюсь запомнить ее движения, связать их с ее эмоциями. Если Князь Тьмы отправил ее на охоту за мной, значит, она – одна из его приближенных. Но я чувствую, что ее переполняет еле сдерживаемая, дикая ярость. Безграничная ненависть к людям, которую она даже не пытается скрыть.

– Тьма, живущая в тебе, когда-нибудь говорила с тобой?

– Зачем… зачем ей говорить со мной? – Джинн не отвечает, и я продолжаю: – Что это такое? Это ифриты сделали так, что оно поселилось во мне?

– Здесь я задаю вопросы, девчонка, – перебивает меня джинн. – Ты можешь призывать тьму?

Услышав этот вопрос, я радуюсь тому, что «тьма» до сих пор не отозвалась на мои просьбы о помощи, потому что солгать джинну я не в состоянии.

– Нет, – говорю я. – Но я могу продемонстрировать тебе свою магию, если ты снимешь с меня наручники.

Джинн ухмыляется. Эта ухмылка похожа на оскал гиены, завидевшей беспомощную жертву.

– Что это даст тебе? – презрительно спрашивает она. – Даже без цепей ты слаба. Если ты станешь невидимой, я почувствую твое присутствие и найду тебя так же легко, как Меченосец находит раненого ребенка-Книжника.

Она говорит так нарочно, чтобы больнее ранить меня. Я бросаю на нее уничтожающий взгляд. Она пренебрежительно фыркает.

– Ха, твоих знаний не хватит и на то, чтобы наполнить наперсток феи. Впрочем, неважно. Через два дня мы прибудем в Аиш, и Мехерья займется тобой. Он вытащит истину из твоего жалкого разума. И поверь мне, девчонка, это будет больно.

– Пожалуйста, – я стараюсь говорить тоненьким, отчаянным голоском. У меня появилась идея. – Не отвози меня к нему. Отпусти меня. Клянусь, я оставлю тебя в покое. Я не причиню тебе вреда ни сталью, ни летним дождем, ни тебе, ни твоему народу…

– Не причинишь мне вреда! – Она смеется, но в ее смехе слышна все та же ледяная ярость. – Обещаешь не убивать меня? Разве может червь убить волка, разве может муравей убить орла? Мы не боимся летнего дождя, и ни один клинок, выкованный человеком, ифритом, феей, гулем или рэйфом, ни один предмет из этого мира не может убить нас, жалкая крыса. Мы научены горьким опытом, мы больше не тот доверчивый и мягкотелый народ, который люди обманули и загнали в тюрьму. Как бы сильно тебе ни хотелось нас уничтожить, мы не можем умереть.