Берг еще раз смерил меня взглядом и скорее констатировал, чем спросил:

– С медициной, значит, знакомы, милочка? Скальпель брюшной от хрящевого отличите?

– Отличу…

– Надевайте фартук и волосы приберите. Будете нам с Андреем Федоровичем инструменты подавать.

– Боюсь, это не очень хорошая мысль, Осип Самуилович, насчет Лидии, – сделал попытку рассмеяться Андрей. Принял его слова за шутку и посоветовал: – лучше вам взять сестру.

– Вы таки видели в моей коляске сестру, Андрей Федорович? – не менее грозно поинтересовался у него доктор.

Андрей не нашелся, что ответить, да и я разволновалась не на шутку. В госпитале мне, разумеется, приходилось видеть и умирающих, и мертвых людей. И даже глядеть на процедуру вскрытия стало делом обыденным. Но чтобы участвовать в том непосредственно… такого еще не бывало. Однако сейчас глаза обоих мужчин смотрели на меня с ожиданием, и я отлично понимала, насколько жалко буду выглядеть, если откажусь. Ведь я сама заварила эту кашу – так нужно идти до конца. Ради Натали.

– Нет-нет, я готова… – решительно, чтобы мужчины не заметили моих сомнений, я кивнула и наскоро стала собирать косу в узел. – Что нужно делать?

Андрей, разумеется, тоже присутствовал. Операционную наскоро оборудовали в спальне же Максима Петровича, принеся туда большой стол, тазы и масляные светильники. Роль мне отводилась небольшая: подносить медицинские инструменты, ближе держать светильник да быть на подхвате. Гораздо большего требовалось от моей воли. Каждую минуту мне приходилось напоминать себе, что здесь лежит не Максим Петрович, который обыгрывал меня в шахматы – а просто мертвое тело. Я бы никогда не озвучила этих мыслей, потому как звучит это, должно быть, ужасно и кощунственно… но заставляла себя думать именно так. Иначе бы я просто не выдержала.

Заняты были до поздней ночи. А окончив, оба доктора невольно вынудили меня почувствовать себя виноватой – потому как причина смерти Эйвазова оказалась далеко от отравления.

– Это была сердечная недостаточность, Лидия Гавриловна. Острая. Это же явно видно по состоянию сердечной мышцы.

Я вынуждена была поверить и рассеянно кивнула. Хотя ничего, конечно «по состоянию сердечной мышцы» не разглядела. Я отметила лишь зачем-то, что в этот раз Осип Самуилович назвал меня не «девицей» и не «милочкой» а по имени-отчеству.

Доктор же, видимо, догадавшись, что я ничего не поняла, принялся объяснять:

– Сосуды – видите? Полопались от количества крови, их переполняющей. Типичная картина при смерти от сердечной недостаточности. А на присутствие же яда совершенно ничего не указывает: в желудке лишь та пища, которую все ели за ужином. То есть, яд могли разве что шприцем вколоть, что крайне сомнительно, так как, во-первых, свежих следов от шприца на теле нет, а во-вторых… слишком уж это сложно для нашей провинции.

Я снова кивнула – теперь уже признав очевидное: мы все ошиблись. Я ошиблась. Эйвазов умер от болезни сердца.

– И все же я очень прошу вас, Осип Самуилович, проверить в госпитале кровь и содержимое желудка. Пожалуйста…

Я понимала, что и так уже извела всех своими подозрениями, но неловкости не чувствовала – это было необходимо. И доктор, слава богу, меня понял.

– Хорошо, Лидия Гавриловна. Ради спокойствия родных господина Эйвазова. Всего вам доброго.

– Довольны, Лидия Гавриловна? – спросил Андрей, когда дверь за доктором закрылась. – Теперь весь уезд станет говорить о том, что тело Максима Петровича располосовали, потому что его жена его отравила. Этого вы добивались?

Взгляд его был жестким, и Андрей явно был недоволен мною.

– Теперь, по крайней мере, есть доказательства, что Максим Петрович умер своей смертью. Сплетни скоро прекратятся.

– Прекратятся? – хмыкнул он. – Ваше предположение только лишний раз доказывает, что вы ничего не знаете о русских. Доброй ночи.

Когда я вернулась к себе, то первым делом отчего-то подошла к иконостасу в углу комнаты. Тому самому, который прежде игнорировала и на который поглядывала с опаской. Молиться я не умела, поэтому просто стояла с четверть часа, не думая ни о чем, а лишь во все глаза глядя на отражающийся в позолоте икон свет. Спала я в ту ночь спокойно и без сновидений.

* * *

Андрей снова оказался прав. О проведенной той ночью процедуре стало известно уже наутро, но слухов не стало меньше. Даже несмотря на то, что после исследования крови Эйвазова доктор Берг полностью исключил возможность отравления.

Хотя бы Людмила Петровна и Вася ни в чем меня не обвиняли – вслух, по крайней мере. Но пребывали в уверенности, что Лизавета использовала некий специальный яд, следы которого невозможно обнаружить.

В случайно же подслушанном мною разговоре между Дашей и Аксиньей, поварихой Эйвазовых, я узнала, что, оказывается, это она, Даша, ассистировала Бергу в ту ночь, и доктор якобы даже нашел яд. Но потом Лизавета, по версии Даши, дала ему взятку, и тот смолчал.

Я в этот момент не выдержала и вошла в кухню:

– Зачем вы лжете? – спросила я, внимательно глядя в глаза девушки.

Та смешалась, покраснела и начала заикаться от волнения:

– Простите, Лидия Гавриловна, я просто… просто…

– У вас, кажется, полно дел, Даша? Вот делами бы и занялись!

Та сделала книксен и, едва не расплакавшись, убежала.

– Не серчайте, барышня, – сказала Аксинья, как только она вышла, – Дашутка любит приврать да приукрасить. Не со зла она.

Похоронили Максима Петровича на Масловском кладбище, рядом со второю женой. Гостей, что явились проводить Эйвазова в последний путь, было очень много. Приехала даже Ольга Александровна, наша начальница, и прочла, встав у свежей могилы, недлинную, но трогательную речь, а под конец расплакалась – крепко обняла Натали и долго еще утешала ее, говоря какие-то слова. Я же держалась с начальницей холодно: разве могла я простить ей ее ложь и манипуляции? Вероятно, заметив мою холодность, Ольга Александровна и сама разговаривала со мной мало. Лишь раз, уже перед самым отъездом, она отошла от официально-наставительного тона:

– Быть может, вам все же написать Платону Алексеевичу, Лиди? Ведь и вам, должно быть, сейчас нелегко?

– Благодарю за заботу, но я справлюсь, – ответила я с вежливо-отстраненной улыбкой.

Для себя я давно решила, что никогда и не при каких обстоятельствах не попрошу ничего у Платона Алексеевича. И слово свое я была намерена сдержать.

– Да, я не сомневаюсь… – вздохнула Ольга Александровна и посмотрела на меня уже строже. – Что ж, m-lle Тальянова, не забывайте, что выпускной экзамен ваш состоится в конце июня. Я искренне надеюсь, что время здесь вы проводите за учебниками. Вашу помощь подруге я всячески поощряю, но поблажек во время экзамена все равно не ждите.

Разумеется, экзамен и учебники это было последнее, о чем я думала в эти дни.