– Я просто хочу сказать, что ты довольно развитая. Больше похожа на женщину.

– То есть я толстая.

– Нет. Боже, нет. Я не об этом. Конечно нет. Посмотри на меня, это я толстый. – Он похлопал себя по животу, пытаясь меня рассмешить, и отчасти мне хотелось поддаться, потому что я знала, что он не об этом, но мне приятно было его мучить. Он сел рядом со мной, взял мое лицо в ладони.

– Ты совершенна, – сказал он. – Ты совершенна, ты совершенна, ты совершенна.

Какое-то время мы сидели молча: он смотрел на меня, а я, насупившись, глядела в потолок, не желая слишком быстро отказываться от преимущества. Я поглядела на него и увидела, как по его щеке стекает капля пота. Я тоже вспотела – под мышками, под грудью.

Он смотрел мне прямо в душу.

– Помнишь, о чем я попросил тебя по телефону? Это была фантазия. Я бы не сделал этого по-настоящему. Я не опустился бы до такого.

Я ничего не ответила и снова отвернулась к потолку.

– Ты мне веришь? – спросил он.

– Не знаю. Наверное.

Он потянулся ко мне, посадил меня к себе на колени, обвил руками и прижал мое лицо к своей груди. Иногда нам проще было говорить, не глядя друг на друга.

– Я знаю, что я немного угрюмый, – сказал он. – Ничего не поделаешь. Я всегда был таким. Я живу в одиночестве и мирился с ним, пока не появилась ты. – Он дернул меня за волосы. – Ты. Когда ты начала приносить эти стихи и увиваться за мной, я сначала подумал: окей, девочка увлеклась. Ничего особенного. Позволю ей слегка пококетничать и посидеть у себя в аудитории, вот и все. Но чем больше времени я проводил с тобой, тем больше думал: Боже, эта девочка – такая же, как я. Она не похожа на других, у нее темные желания. Так ведь? Разве нет? Нет?

Он ждал моего ответа, ждал, что я скажу да, я такая, но его описание ничуть не походило на девушку, которой я всегда себя считала, и его воспоминания, будто я за ним увивалась, тоже казались ложными. Я начала давать ему стихи только после того, как он начал давать мне книги. Это он сказал, что хочет поцеловать меня на ночь, что у меня волосы цвета рыжей кленовой листвы. Все это случилось прежде, чем я вообще осознала, что на самом деле происходит. Потом я вспомнила, как он настаивал, что я главная и ему все равно, какие шашни я заводила до него. Существовали вещи, в которые ему необходимо было верить, чтобы жить в ладах со своей совестью, и с моей стороны было бы жестоко назвать их ложью.

– Вспомни, как ты отреагировала, когда я впервые к тебе прикоснулся, – сказал он. – Любая твоя одноклассница пришла бы в ужас, но не ты.

Он взял меня за волосы – не сильно, но и не бережно – и оттянул мою голову назад, чтобы видеть мое лицо.

– Когда мы вместе, тьма внутри меня словно поднимается на поверхность и соприкасается с тьмой внутри тебя.

Голос у него дрожал от волнения, широко раскрытые, стеклянные глаза были полны любви. Он вглядывался в мое лицо, и я знала, чего он ищет, – узнавания, понимания, уверения, что он не одинок.

Я вспомнила, как его колено прижималось к моему бедру, как его ладонь гладила меня по ноге. Мне было все равно, что он не спросил моего разрешения, что он мой учитель, что в комнате находилось еще девять человек. Как только это произошло, я захотела, чтобы это повторилось. Нормальная девушка так бы не отреагировала. Во мне было что-то темное – что-то, что всегда было со мной.

Когда я сказала ему, что да, я тоже это чувствую – тьму в нем, тьму во мне, – он засветился благодарностью и обожанием, и его рука еще крепче сжала мои волосы. Зрачки его за стеклами очков расширились от желания. Он все желал, желал и желал. Иногда, пока он, зажмурившись, стонал на мне, даже не замечая, чувствую ли я возбуждение, грусть или скуку, мне казалось, что на самом деле он хочет лишь оставить свою частичку внутри меня, застолбить территорию – не сделать мне ребенка или что-то в этом духе, но чего-то более постоянного. Он хотел убедиться, что всегда будет рядом, несмотря ни на что. Хотел оставить свои отпечатки пальцев на мне, на каждом миллиметре моих мышц и костей.

Тогда он толчком вошел в меня, оперся ногами о подлокотник дивана и застонал мне в ухо. Странно было понимать, что всякий раз, вспоминая себя в пятнадцать лет, я буду думать об этом.

В ОТЕЛЕ ПРОХОДИТ МЕРОПРИЯТИЕ, приуроченное к Октоберфесту. Внутренний двор заставлен бочками, пары средних лет обжираются сардельками и пьют пиво из пластиковых кружек. Я сижу за стойкой консьержа, отщипывая кусочки кренделя. Постояльцы слишком пьяны, чтобы чего-то от меня хотеть.

Большинство сотрудников тоже напились. Когда я пришла на работу, менеджер ресторана уже едва держался на ногах. Сейчас он хлещет черный кофе в подсобке, чтобы протрезветь, пока гости не начали собираться к ужину. Парковщики с мутными глазами передвигаются вяло, и даже семнадцатилетняя дочь хозяина за стойкой регистрации потягивает что-то из высокого стакана. Я выпила два «Сазерака» – просто чтобы в голове чуть шумело.

Я лениво щелкаю по клавиатуре, застряв в бесконечной петле почта-Твиттер-Фейсбук-почта-Твиттер-Фейсбук. Та журналистка прислала вежливое, но напористое повторное письмо: «Ванесса, добрый день, я хотела еще раз напомнить о себе и подчеркнуть, как серьезно я отношусь к задаче донести до мира вашу правду». В ее словах ощущается надрыв. Она рассчитывает, что я жажду возмездия, и пытается использовать это желание.

Уголком глаза я вижу, как в лобби, шатаясь, заходит пьяный постоялец. Я еще пристальнее вглядываюсь в экран, сутулюсь и делаю сердитое лицо, зная, что он вряд ли станет мне досаждать, если я буду выглядеть как карга. Я слышу, как мужчина говорит: «Привет, солнышко», и внутри у меня все падает, но он останавливает взгляд на семнадцатилетней Инес. Я снова перевожу внимание на компьютер, на письмо журналистки. «Донести до мира вашу правду». Мою правду. Как будто я знаю, что это за правда.

Инес пытается спрятать свой стакан за стойкой, но мужчина его замечает.

– Что это у тебя? – он заглядывает за стойку. – Пьешь на работе? Плохая девочка.

Кажется, что мышку двигает по экрану чужая рука. Кто-то другой подводит курсор в верхний правый угол, щелкает «переслать».

Инес звонко и неестественно смеется. Приняв это за кокетство, мужчина кладет локти на стойку, наклоняется поближе к ней, щурясь, читает ее имя на бейдже:

– Инес. Милое имя.

– Эмм, спасибо.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

Мужчина качает головой, грозит ей пальцем.

– Не верю я, что тебе двадцать один, – говорит он. – Кажется, мне стоит только посмотреть на тебя, и меня сразу арестуют.

Мои пальцы нажимают одну клавишу за другой, впечатывая в окошко получателя [email protected], пока я наблюдаю, как пьяный мужчина говорит Инес, какая она красотка и как бы он хотел быть лет на тридцать помоложе. Та с застывшей улыбкой обводит взглядом лобби в поисках спасения. На секунду ее глаза задерживаются на мне, и я перемещаю курсор к кнопке «отправить» и щелкаю по ней.