если его жалованье зависит от его неверия. Не проще ли ему было бы не верить в климатические изменения?

И тут Стив произнес столь глубокую фразу, что она перевернула мой взгляд на всю картину. «Надо понимать, что шахтеры – фаталисты, – сказал он. – Это работа сродни медленной смерти».

К прискорбию, я слышал от Дейва и Эрин о 21-летнем шахтере из округа Вашингтон, погибшем в пятницу накануне Дня труда, когда мои друзья планировали встретиться с несколькими шахтерскими семьями, чтобы уговорить их прийти на встречу со мной. Наша беседа со Стивом происходила меньше двух недель спустя. Я замолчал, обдумывая подоплеку его фразы. Если шахтер соглашается каждый день, отправляясь на работу, рисковать собственной жизнью и здоровьем, с чего бы ему отказываться от этой работы из-за угрозы планете Земля или здоровью каких-то других людей, которые, может быть, живут на другом конце мира? И это не бессердечие – это реальность. Другой работы нет, а семьи кормить надо. Чего мы можем требовать от этих людей?

Я спросил Стива, что он думает насчет того, насколько шахтеры сознают опасность их работы для них самих в сравнении с опасностью для климата, и он ответил, что у него есть множество историй, которые он расскажет при встрече за обедом. Меня безмерно порадовала возможность поговорить со Стивом один на один, и теперь я предвкушал продолжение разговора при личной встрече.

Следующая беседа была у меня с мужчиной, которого я назову здесь Дагом (в жизни его зовут иначе), он сорок лет трудился в угольной отрасли и тоже был профсоюзным активистом. На момент нашего знакомства он работал государственным служащим. Дейв и Эрин встретили его на параде в честь Дня труда и рассказали о нашем плане. Он заинтересовался и сказал, что будет рад поговорить со мной и даже, вероятно, сможет посетить встречу. В разговоре же с Дейвом и Эрин он высказал глубокое недовольство трампистской риторикой о поддержке угольщиков, не подкрепленной абсолютно никаким делом. Однако его не меньше огорчали и «радикальные» экологи, не понимающие, как ему казалось, насколько рынок труда в стране зависит от угледобычи.

Мой звонок застал Дага за подготовкой к совещанию, так что мы поговорили недолго. Он сообщил, что все сорок лет в отрасли ему «повезло» провести наверху: работал в диспетчерской, на обработке, сварщиком. Но все равно у него черные легкие. В этой индустрии угольная пыль повсюду, сказал он, и в добыче, и в обработке. Я спросил, считают ли остальные удачей работу наверху, где не приходится рисковать, как в забое. Он ответил: нет, в шахтах зарабатывают больше, а опасны в горном деле все занятия.

Я задал свой вопрос о распространенном стереотипе, и он живо согласился: «Это точно!» Потом он заговорил о роли новых технологий и телемеханики в современном горном деле. Уголь больше не рубят мужики с кайлами. Я спросил, что он думает о глобальном потеплении. Даг ответил, что его округ живет углем и газом. Если исчезнут рабочие места в угольной отрасли, налоговая база среднего образования сократится в разы. «Это приводит меня в ужас», – сказал Даг. Школу в этом году заканчивало всего 30 ребят, старшая школа совсем маленькая и еще уменьшится.

Но затем он сказал: «У меня внуки. Я всю жизнь прожил здесь…»

Я истолковал его слова так, что он, видимо, входит в третью категорию по классификации Стива, то есть относится к тем, кто «сознает» роль угля в изменении климата. Однако сам Даг этого еще не сказал.

Он стал рассуждать о том, что есть много способов уменьшить эмиссию от угля, но все это требует расходов. А кто захочет платить? Политики не торопятся помогать отрасли. Наконец Даг признал: «Да, я верю, что климат меняется».

Но тут же он продолжил: «Притом посмотрите на Китай. Там угольная отрасль гораздо грязнее, чем в США. И Китаю принадлежит гораздо бóльшая доля в мировой эмиссии парниковых газов, потому что он во многом полагается на использование угля. (Здесь Даг был абсолютно прав.) Нельзя взять и закрыть угольную отрасль в США. Будут перебои в электроснабжении. Национальная безопасность окажется под угрозой. Нужен план действий, а у кого он есть?»

Я напомнил, как в 2016 году Трамп заявил, что он за уголь и сохранит отрасль. Я спросил Дага: считает ли он, что Трамп сдержал обещание?

Ответом было решительное «нет».

«Трамп закрыл больше угольных электростанций, чем любой из его предшественников».

Даг усматривал в этом предательство. Он сказал, что его округ демократический, но 70 % избирателей проголосовали за Трампа.

Приближалось время совещания, поэтому я уже не задавал вопросов, а только слушал Дага. Он говорил, что шахтеры не дураки и тоже за то, чтобы исправить ситуацию, но решение не может заключаться только в том, чтобы росчерком пера положить конец использованию угля. Даг предупредил, что на мое собрание могут прийти люди из «Центра справедливости для угольного края», которых он охарактеризовал как экологических радикалов, и заметил, что с их участием трудно будет наладить спокойную дискуссию. Он подчеркнул, что большинству людей неведомо происходящее за кулисами и что угольщики не дураки. Нужно искать решение, которое будет во благо всем. После чего ему пришлось поспешить на совещание.

Я готов был прыгать от радости, что мне повезло поговорить с двумя угольщиками, которые имели такой огромный опыт в отрасли и притом немало думали о сложившейся ситуации. При этом меня поразило, что оба, по их собственным словам, верят в климатические изменения. Но почему это должно было меня удивить? Примитивная догадка, что люди будут отрицать реальность лишь потому, что от этого зависит их пропитание, была с моей стороны недалеким высокомерием. Ситуация оказалась много сложнее. Даже если шахтеры понимают, какой вред наносит Земле их деятельность, более насущными вопросами для них остаются рабочие места и деньги. Ведь у них семьи. И нужно сопоставлять риски и реальность, учитывая, что их города придут в запустение, если угольную индустрию в одночасье упразднят. К их чести, эти шахтеры судили не в пример ответственнее, чем описанные в книге Джейн Мейер магнаты добывающей отрасли, все эти годы обслуживавшие кампанию отрицания. Угольщики, с которыми я только что поговорил, похоже, имели больше общего с мальдивскими ребятами на катере, чем с отрицателями из корпоративной политики. Ведь они всего лишь пытались защитить свои дома.

Связавшись с Дейвом и Эрин, я узнал, что, и верно, на встречу, скорее всего, придут ребята из «Справедливости». А кроме них, и местный журналист. Информационная кампания Найнхаузеров принесла плоды! Но что мы получим в итоге? Эрин и Дейв объяснили, что активисты из «Справедливости» не особо воинственные и скандала можно не бояться. Моих друзей вообще удивляло, что шахтеры и сторонники угля всегда так опасаются контактов с «Центром». Эрин и Дейв