Анна мгновенно почувствовала раздражение. Да что же это такое! Мальчишка одним словом выбивает ее из колеи. Одним своим не тем, слишком живым, слишком глупым словом, не к месту, не ко времени…

– Палку оставь и пошли на службу.

– Да ну! – отмахнулся Виталик. – Неохота!

– Ты что, издеваешься? Ну-ка пошли быстро! Ты в монастыре!

– А что ты мне сделаешь? – Виталик уже вскочил и отошел чуть подальше от нее. – Поймаешь? Поймаешь? – Он играл с ней, как со старшей сестрой или с подружкой.

– Мальчик, ты что, забыл, где ты? Забыл про Федоску?

Виталик бросил быстрый взгляд на заколоченное окно.

– Я смотрел… Там нет никого… – не очень уверенно сказал он.

– Ну вот как посадят тебя туда на ночь, потом мне расскажешь. Или косточки твои обглоданные утром собакам отдадут, – удивляясь своим собственным словам, спокойно сказала Анна.

Губы мальчика дрогнули, глаза неожиданно наполнились слезами. Вот это номер! Конечно, он же маленький, он нервный, живет с мамой-пьянчужкой, его бьют, конечно, он плачет. Даже ее Артем иногда мог заплакать от обиды, ее сильный и солнечный Артем, а уж этот маленький неврастеник, который весь как комок нервов… Раздражение, которое поднялось обжигающей волной, как-то быстро прошло.

Анна смотрела на худого, ободранного, плачущего мальчонку, совершенно чужого, совершенно ненужного ей, и помимо своей воли чувствовала жалость к нему.

– Так, все, хватит. Не надо вот этого… – Она слегка похлопала мальчика по плечу, как бы это сделал мужчина, а тот неожиданно обхватил ее крепко-крепко и стал горько плакать, сотрясаясь всем телом. Анна хотела расцепить его руки и не смогла, так цепко мальчишка держался за нее.

– Пойдем, все уже на службе. Так не положено. Ужина не дадут.

Мальчик замер, подышал глубоко, посопел.

– Все? Успокоился? Пошли.

Анна не стала спрашивать, о чем он плакал. И так ясно. Он-то сам ничего не понимает. А вот то странное, загадочное, неподвластное нашему разуму, что в нас есть, в любом – в ребенке, в старике, в монахине, абсолютно в любом человеке, наше подсознание, живущее по своим законам, оно понимает, что впереди у мальчика ничего хорошего нет. Как понимает это Анна. Только Анне его не жалко, или не слишком жалко, а вот той частице универсального разума – так, наверно, для себя это можно объяснить, – которая скрыта где-то в его сущности, которая прорывается в снах, в неожиданных ощущениях, в неосознанной тревоге, в предчувствиях, в неконтролируемых воспоминаниях, – ей ясно, что мальчик вообще никому не нужен на этой земле. Кроме Бога, наверно. Так сказала бы, искренне веря в это, любая другая монахиня или послушница в монастыре. Почему бы за эту спасительную мысль не уцепиться и Анне? Привел же его неразумную мать Бог в монастырь? Привел. Убежала она, тоже с молчаливого согласия Бога, – убежала. Не споткнулась по дороге, никто ее не остановил. Для чего-то нужно было, чтобы мальчик здесь без нее остался. С нормальными людьми. Ну, скажем… с вполне нормальными, только необычными.

Притихший Виталик шел за Анной, не равняясь с ней. Она слышала его шаркающие шаги, но не стала делать замечания, чтобы он нарочно не шаркал сандалиями. Пусть идет как идет. Главное, что не сопротивляется больше. Выстоит всю службу, потом она с ним поговорит. Ей бы самой выстоять. Она сегодня практически ничего не ела, несколько раз плакала, и голова то и дело начинала кружиться. Анна в одну сторону поворачивается, а что-то в ее голове словно смещается в другую, неприятно покачиваясь.

– У меня есть сын, его зовут Артем, – сказала Анна, с ужасом прислушиваясь к своим собственным словам.

– Он там? – мальчик показал вверх. – У Бога?

Анна даже остановилась.

– Кто… кто тебе сказал?

– Ты черное носишь. У нас тоже обычно все в черных платках, когда похороны… Когда дядю Витю зарезали, у мамки платка не было, она плакала, ей соседка дала… А у тебя платок красивый, черный… – Виталик дотянулся до края длинного апостольника и осторожно потрогал его двумя пальцами.

– Тут все в черном… – пробормотала Анна.

– У всех, значит, похороны, – легко заключил Виталик.

– Ну, в каком-то смысле да…

Вот если бы верить в это и думать именно так. Да, у нее был сын и есть сын. Только ему всегда будет семь лет. И его не просто здесь нет. Он у Бога.

Господи, – Анна подняла голову наверх, глядя в совершенно чистое, безоблачное, еще совершенно светлое небо, – дай мне веры, ни о чем больше не прошу, дай мне веры – верить в тебя так, чтобы эта вера меня спасала, чтобы я и правда верила, что Артем у тебя, что я нужна тебе, что все происходит не по законам хаоса, а по законам Божьим. И они, эти законы, не равны.

Ника со странным ощущением смотрела на низкое темное облако, растянувшееся теперь перед ними по всему небу, закрывшее вершину самой высокой горы. Как будто она уже это когда-то видела. Не саму картину в точности, а знает это ощущение – чего-то неотвратимого, от чего не уйти, никак. Оно давит, приближается, ты надеешься, что сможешь избежать, ищешь выхода… Но не в силах человек спрятаться от грозы в горах, когда рядом нет ничего, похожего на укрытие.

– Может, спальники достанем, сядем под них? – неуверенно предложил Паша.

– И что, – хмыкнула Борода, – будем дожидаться, пока ливень начнется? Сидеть и дрожать?

– А ты что предлагаешь?

– Я?! – Даша покрутила головой. – Ну, вот хотя бы туда бежать, в обратную сторону от тучи.

– Но нам совсем туда не надо! – возмутился Кирилл. – Стрелка в другое место указывает. Да и тропинка эта какая-то… левая…

– Левая, правая… – пробормотала Борода. – За мной! – Она решительно направилась по тропинке, ведущей куда-то вбок, в заросли. – Ну, что вы? Что застыли? Бегом за Дашей!

– Даш, ну ты, конечно… – покачала головой Ника, видя, как нехотя, но ребята все же направляются за девочкой по той сомнительной тропинке.

– Давай-давай, и ты тоже не отставай! – Тоном, не терпящим возражений, Даша прикрикнула на Нику.

– Ненавижу такой стиль общения! – проговорила Ника скорей самой себе.

Кирилл остановился, подождав Нику.

– Ребят, ребят, – быстро заговорила Вера, тоже притормозив, и мелкими шажками, как-то вбок, пододвигаясь к Кириллу с Никой. – А давайте мы с Кирюшкой пойдем искать родник, а вы по тропинке… Дорожку разведаете… А?

– Ну ты, подруга… – Даша покачала головой, вернулась к Верунчику, отодвинув смеющегося Пашу, сгребла подружку, несильно встряхнула. – Все вместе пойдем! За Дашей! Ясно?

– Ясно… – вздохнула Верочка. – Я просто…

– Не просто!

Ника посмотрела на темные облака, с невероятной скоростью мчащиеся прямо на них.