А он по-прежнему не может взглянуть мне в глаза.

— Прости, Сьерра. Ты не заслуживаешь этого. Когда я заехал за тобой сегодня, случилась эта разборка с Эндрю. А ты сама убедилась, что творится у меня дома. Мы даже не можем в супермаркет сходить без происшествий. И за те несколько дней, что тебе здесь остались, ничего не изменится.

Я просто не верю своим ушам. Он даже не может сказать это, глядя мне в глаза!

— Но я еще здесь, — отвечаю я.

— Слишком много проблем. — Он наконец смотрит на меня. — Мне невыносимо видеть, как ты переживаешь.

У меня подкашиваются колени, и чтобы устоять на ногах, я опираюсь на дверь.

— Ты говорил, я стою того, чтобы ради меня ворошить прошлое. И я тебе верила.

Он молчит.

— Но знаешь, что самое обидное? Ты тоже стоишь того, чтобы из-за тебя переживать. Пока ты не поймешь, что только это и имеет значение, тебе всегда будет казаться, что проблем слишком много.

Он сидит, уставившись на руль.

— Я так больше не могу, — тихо произносит он.

Я жду, что он возьмет свои слова обратно. Он не знает, сколько всего я сделала, чтобы его отстоять. Как убеждала Хизер. Своих родителей. Джеремайю. Я даже поссорилась с подругами в Орегоне, чтобы быть рядом с ним. Но если я скажу ему об этом, то причиню еще больше боли.

Я ухожу, не закрывая двери, и не оглядываясь. Шагаю к трейлеру. Не включая света, бросаюсь на кровать и реву в подушку. Хочется с кем-то поговорить, но Хизер гуляет с Девоном. И впервые в жизни я не могу позвонить ни Элизабет, ни Рэйчел.

Я отодвигаю шторку над кроватью и выглядываю в окно. Фургон все еще стоит на парковке. Пассажирская дверь так и открыта. Свет фонаря достаточно яркий, чтобы разглядеть опущенную голову Калеба и его вздрагивающие плечи.

Как же мне хочется выбежать на улицу, сесть с ним рядом на сиденье и захлопнуть дверь! Но впервые со дня нашей встречи я не доверяю своим инстинктам. Услышав, как он уезжает, я начинаю проигрывать в голове все, что случилось до сих пор.

Потом беру себя в руки и встаю. Выхожу на улицу и заставляю себя заняться делом — любым, лишь бы избавиться от навязчивых мыслей. Я помогаю покупателям выбрать елки, я знаю, что некоторые догадываются, что мое радушие притворно, но я очень стараюсь казаться искренней. В конце концов, притворяться становится слишком сложно, и я возвращаюсь в трейлер.

У меня на телефоне два голосовых сообщения. Первое от Хизер.

«Девон устроил мне идеальный день! — она чуть не задыхается от восторга. — А ведь еще даже не Рождество! Он устроил ужин на вершине Кардиналз-Пик, можешь себе представить? Все-таки он слушал!»

Мне хочется порадоваться за нее, ведь она этого заслужила. Но вместо этого я завидую им с Девоном: как же у них все просто!

«Кстати, — добавляет она, — с нашими елочками все в порядке. Мы проверили».

Пишу ей: «Рада, что ты решила продлить Девону срок».

Она отвечает: «Он заслужил продления срока до Нового года. Но чтобы продержаться до конца января, ему, как минимум, придется забыть о своей воображаемой футбольной команде. Как ужин?».

Я не отвечаю.

Я открываю голосовое сообщение от Калеба. В начале он долго молчит.

«Прости, — наконец раздается его голос. За этим следует еще более продолжительная пауза. И я ощущаю, что каждая секунда тишины наполнена его болью. Сколько лет он носил в себе эту боль! — Пожалуйста, прости. Я все испортил, я сам не ожидал от себя такого. Ты стоишь того, чтобы за тебя бороться, Сьерра. Можно я заеду к тебе завтра по пути в церковь? — Я крепко прижимаю телефон к уху, вслушиваясь в еще одну долгую паузу. — Я позвоню тебе завтра».

Следующая неделя обещает быть трудной по многим причинам. И каждый новый день, приближающий нас к Рождеству и моему отъезду, будет все хуже и хуже.

Я отправляю ему сообщение: «Звонить не надо. Просто приезжай».

Утром в дверь трейлера стучат. Я открываю и вижу на пороге Калеба. Одна его рука, сжатая в кулак, зависла в воздухе, готовая снова обрушиться на дверь, а в другой у него бумажный стаканчик с кофе. Милый знак внимания от парня с грустными глазами и взъерошенными волосами.

Вместо приветствия он произносит:

— Я вел себя ужасно.

Я спускаюсь на ступеньку и беру у него кофе.

— Ну, не так уж ужасно, — утешаю я. — Но ты немного некрасиво обошелся с Эбби и своей мамой.

— Я знаю, — кивает он. — Вчера, когда вернулся, мы с Эбби долго проговорили. Ты была права. Она относится ко всему гораздо легче, чем я. Мы говорили о маме, о том, как ей помочь.

Я делаю глоток мятного мокко.

Калеб подходит ближе.

— После нашего разговора я не спал всю ночь и думал. Я понял, что моя главная проблема не связана с Эбби и мамой.

— Твоя главная проблема — ты сам, — подсказываю я.

— Я всю ночь из-за этого не спал.

— Судя по твоей шевелюре, так оно и есть.

— Скажи спасибо, что я вообще переоделся.

Я оглядываю его сверху вниз: джинсы мятые, но темно-красная рубашка с длинными рукавами мне нравится.

— Я не смогу отпроситься на все утро, но, если хочешь, я пройдусь с тобой до церкви.

Церковь недалеко, но почти всю дорогу нам приходится карабкаться в горку. Оставшееся со вчерашнего вечера напряжение развеивается с каждым шагом. Мы держимся за руки, чтобы чувствовать нашу близость, и разговариваем. Иногда он поглаживает мое запястье большим пальцем, и я делаю то же самое.

— Когда я была маленькая, мы пару раз ходили в эту церковь, — вспоминаю я. — Обычно с бабушкой и дедушкой. А мама девчонкой ни одной службы не пропускала.

— Я тоже стараюсь. Да и мама теперь начинает ходить все чаще, почти как раньше.

— Значит, иногда тебе приходится посещать церковь в одиночку? — спрашиваю я. — Ты не обидишься, если я скажу, что не хожу в церковь?

Он смеется.

— Если бы ты соврала, что не пропускаешь ни одной службы, чтобы произвести на меня впечатление, вот это было бы обидно.

Мы с подругами никогда не говорили о религии. И я думала, что обсуждать это с парнем, который мне так нравится и кому очень хочу нравиться я, будет неудобно, но, оказывается, совсем наоборот.

— Значит, ты веришь в Бога? — говорю я. — И верил с детства?

— Думаю, да. Но у меня всегда возникало множество вопросов. Иногда верующие боятся себе в этом признаться. Зато мне всегда есть о чем подумать по ночам. Кроме девчонки, на которую я запал.

Я улыбаюсь.

— Очень честный ответ.