– Вы, товарищ начальник, не переживайте, они у нас смирные, – сказал молодой конюх, державший лошадей под уздцы. Только тут Андрей Николаевич разглядел, что лошадки вправду отличались от утрешних жеребцов, как «Запорожцы» от иномарок. На любой выставке, где блистала слава и гордость лошадиного рода, их не подпустили бы даже к воротам: сугубо беспородных, лохматеньких, неказистых… поколениями вывозивших на безропотных хребтах всю будущность человечества…

Впрочем, в данный момент Ларионову было не до философий. Он рассматривал строевое седло, поверхность которого была примерно на уровне его плеч, и не знал ни что такое седло называется строевым, ни как в него положено забираться. Когда ухмыляющийся конюх объяснил ему, куда продевать ногу и за что держаться руками, Андрей Николаевич подтянулся и героически повис на седле животом, потом с помощью всё того же парня перекинул через него ногу… ощутил на седалище опасное натяжение брюк и перепугался, как бы они не лопнули в самом неподобающем месте.

Брюки не лопнули. И лошадка, против всех его ожиданий, не взвилась диким мустангом, сбрасывая и затаптывая всадника-неумеху. Лишь вздохнула и переступила на месте, примериваясь к незнакомому весу у себя на спине.

– Ну, поехали, – сказал Цыбуля, уже сидевший на своей саврасой Маруське. Ларионовская лошадка тронулась следом ещё прежде, чем Андрей Николаевич сообразил, где тут повод и как с ним поступать, чтобы кобыла поворачивала направо-налево… Её неспешный шаг показался ему стремительным, опасным движением, он вспотел и ухватился для надёжности за седло, но оказалось, что так ещё неудобней…

Некоторым чудом он не вывалился из седла и вообще был ещё жив, когда наконец они подъехали к табуну. Издали заметив верховых, «дикая стихия» очень обрадовалась и дружно затрусила навстречу: люди! Друзья пришли!.. Сейчас скажут что-нибудь хорошее… приласкают… а то и вкусненьким угостят…

Всадники спешились: Цыбуля – с тяжеловесной грацией малоодарённого, но очень опытного наездника, зампрокурора – со всем изяществом мешка с картошкой. После седла и стремян земля под ногами казалась шаткой и непривычной, но прислушиваться к телесным ощущениям было некогда: «дикая стихия» доверчиво обступила нового человека, со всех сторон уже тянулись любопытные морды и мордочки. Кобылы и жеребята обнюхивали ларионовские карманы, толкали его носами, вежливо пробовали на зуб края его пиджака… Цыбуля уже кормил чем-то с ладони большеглазую кобылку, ничем, на ларионовский взгляд, от прочих не отличавшуюся:

– Каринка, маленькая…

Андрей Николаевич даже не сразу заметил табунщика, поднявшегося из высокой травы, и обратил на него внимание, только когда тот уже ковылял к ним с Цыбулей. Именно ковылял: одна нога парня принципиально не гнулась в колене. Идти было далеко – шагов, наверное, сто. Парень оглянулся, подозвал свою лошадь, осёдланной пасшуюся рядом… мгновенно оказался в седле – и потрясённый Андрей Николаевич увидел перед собой того самого кентавра, чей полёт впереди табуна так заворожил его накануне…

Вторую половину дня зампрокурора провёл в конторе, за бухгалтерским столом. Он сидел и старался как можно незаметнее ёрзать на стуле: конная прогулка оставила после себя, прямо скажем, весьма ощутимые воспоминания…

В бумагах всё оказалось в порядке.

Вечером они с Василием Никифоровичем вновь ужинали вместе. Уже совершенно по-дружески. Марьяна Валерьевна даже поставила на стол запотевшую, из морозилки, бутылку со злющим перчиком, затаившимся возле прозрачного дна:

– На здоровьечко…

Наутро, встретив Ларионова на пороге гостиницы, Василий Никифорович крепко тряс ему на прощание руку.

– Эх и хорошо у тебя здесь, Василь Никифорыч, – искренне вздохнул зампрокурора. И размечтался: – Вот бы в отпуск… Рыбалка здесь, говорят…

Цыбуля отреагировал по-деловому:

– Рыбалка? А что отпуска ждать, сейчас и заедем. Полчаса для тебя, Андрей Николаич, всё равно погоды не сделают…

«Нива» помчалась вперёд, «Волга» – уже привычно – следом за ней. Вскоре показалась рукотворно-правильная линия прямоугольных прудов. На том берегу, в окружении двух десятков разноцветных пчелиных домиков, стояла сторожка. Из неё навстречу подъезжающим машинам проворно выбежал старичок в белой полотняной рубахе и сандалиях на босу ногу: этакий дед Щукарь местных масштабов.

К самой сторожке машины подъезжать не стали, остановились поодаль – пчелы всё же.

– Василь Никифорыч, здоровеньки булы! – приветствовал Цыбулю «дед Щукарь». Снял шапку и отвесил забавный полупоклон: – И вы, гости дорогие. Медку свеженького?..

– Погоди, Филиппыч, – остановил хлебосольного сторожа Цыбуля. – Удочку какую найдёшь? Да червячков пару?

– А-а, никак гости порыбачить хотят? – хитренько заулыбался «Щукарь». – Это мы враз, это у нас завсегда в наличии…

Дед заспешил к сторожке и скоро вернулся с удочкой.

– Ну, пошли… – Он многозначительно посмотрел на Василия Никифоровича и засеменил по берегу вдоль прудов, оглядываясь на шагавшего сзади зампрокурора: – Место клёвое знаю… Раз тут мы ночью сидели… – начал было он рыбачью байку, но Василий Никифорович грозно прокашлялся:

– Филиппыч, у людей всего полчаса, так что ты им зубы не заговаривай.

– Ну… – «Дед Щукарь» что-то прикинул и свернул к ближайшему прудику: – Тогда нам сюда…

Заняв позицию на берегу, он быстро размотал снасть, состоявшую из толстой лески, простого гусиного поплавка и довольно внушительного крючка. Достал прямо из кармана какую-то наживку, ловко насадил её на крючок – и протянул снаряжённую удочку Андрею Николаевичу.

Тот неуверенно взял в руки снасть, столь мало напоминавшую привычный фирменный спиннинг, и поинтересовался, наполовину ожидая подвоха:

– Куда бросать, посоветуйте?..

– А куда хошь, милок, туда и бросай. Здесь всюду клюёт…

Водитель прокурорской «Волги», обо всём догадавшийся раньше начальника, завистливо переминался в сторонке. Вот бы ему сейчас эту снасть!..

Андрей Николаевич забросил.

Шлёпнувшийся поплавок не успел даже выпрямиться, как его тут же потащило под воду.

– Подсекай!.. – азартно взвизгнул дедок.

Мог бы и не советовать. Привычные руки всё сделали сами – и на берег плюхнулся красавец карп. Этакий лапоть в роскошной тёмно-золотой чешуе, каждая с пятнадцатикопеечную монету!..

Весу в нём было никак не меньше килограмма. Филиппыч подскочил к рыбине, быстро вынул у неё изо рта крючок и вновь насадил приманку:

– Забрасывай, пока клюёт!..

Рыбачий азарт – страшная штука. Андрей Николаевич забросил не думая. И вновь поплавок нырнул, едва коснувшись воды, и через секунду по берегу заскакал второй карп – точная копия первого. Вот тут Ларионов наконец осознал, что к чему. Шальной восторг мигом рассеялся, он вернул удочку «деду Щукарю» и повернулся к Василию Никифоровичу, не зная, сердиться или смеяться.