Верховые въехали на замковый двор. Сонный замок зашевелился под зимним одеялом снега, ожил, на галереях замелькали люди, двор начал наполняться народом. По замковой лестнице, колыхая толстым чревом, еще выросшим за зиму на лакомствах тетки Олены, тяжеловесно сбежал пан полковник, оставленный в замке за главного. Катерина накинула стеганую кацавейку, ноги в колючих шерстяных чулках сунула в деревянные башмаки и выскочила из кухни следом за Оленой. После тепла разогретой печки резануло холодом, но Катерина ввинтилась в толпу, подныривая под локти, а кое-где и проползая между ногами, пробилась в первые ряды. Через мгновение рядом оказался Савка, кольцо людей заколебалось, и под ноги взрослым мячиком выкатился Дмитро – на нем был плотный кожаный фартук, не иначе как прям из зброярни прибёг.

Охрим спешился, только посланник Острожского остался верхом, звучно откашлялся и, развернув изукрашенный печатями свиток, торжественно провозгласил:

– «Я, Кшиштоф Косинский, на это время гетман, и мы сотники, атаманья, все рыцарство Войска Запорожского, сознаемся, что, несмотря на великие добродейства ясновельможного пана Константина княжаты Острожского, воеводы киевского, маршалка земли волынской, старосты володимирского, которыя его милость оказывал всему войску; а мы, забыв об том, не мало огорчения и убытков причинили как самому ему и деткам его, так слугам и подданным; а их милость поступки наши, как христианские панове, нам простит. Обещаем и присягою своею утверждаем убытков и кривд не чинить, оружие, взятое в замках, городах и державах, их милостей вернуть; также вернуть хоругви, лошадей, скот и движимое имущество, взятое в имениях их милостей; отправить от себя челядь обое плоти, имеющуюся при нас…»

– Что ж, добычу вернуть придется? – со смешком прошептала Катерина Савке на ухо.

– Дура! – прошипел в ответ тот. – Теперь ты сама вернуться можешь!

– А как же Дмитро… – растерянно начала Катерина.

– А у Дмитра свои дела! А у тебя – свои! – рявкнул Савка. Дмитро, отлично видный в первом ряду толпы, в сторону Катерины даже и не глянул, будто нет ее тут. Катерина только фыркнула – ну раз он так…

– «А ежели мы неправильно присягнули, то скарай нас, Господи Боже, на душах и на телах наших, в настоящем и будущем веке![39]» – Чтение закончилось, посланник наконец спешился, отвесил полковнику поклон и вручил свиток. Тот вгляделся в текст внимательным оком, подкрутил ус, горестно крякнул… и отвесил ответный поклон:

– Все исполню неукоснительно! Да и мне по зиме дармоедов тут не надобно! Эй, кто тут с фольварков панских – собирайтесь, с паном посланником поедете!

– Я! – Сильный тычок в спину выкинул Катерину прям под парадное крыльцо, пред очи пана посланника с паном полковником. – Мне… можно?

– Ты чьих же будешь? – благосклонно обронил княжеский посланец.

– Я… ничьих! – запротестовала Катерина. – Тут при кухне, а так вольная я, с Киева! Тятя-покойник сотником был!

– Так разве про тебя договор тот писан? Там про слуг панских, а кому ты нужна нынче в Киеве? А ну марш на кухню, ишь, сотниковна! – И полковник махнул рукой, словно отгонял муху.

Посланник промолчал, явно не собираясь спорить из-за никому не принадлежащей девчонки. Катерина растерянно уставилась на полковника, а тот уже перевел взгляд на Олену:

– А вот тебе ехать придется, про тебя особо прописано! – полковник кивнул на свиток. – Родня у твоего старого пана сильная – до самого князя дошли, так хотят заполучить его бывшую кухарку! Эх, жаль-жаль… – в словах толстого полковника прозвучало искреннее, от всей широкой души сочувствие. – Жаль мне твоих каплунов, Олена, да что ж поделаешь. Давай, напоследок употчуй нас с паном посланником, а там сбирайся – и Царствие тебе Небес… То есть с Богом в дальнюю дорогу! Остальные – а ну разошлись! Геть отсюда, дел разве нет? – Полковник повернулся, скрипнув каблуками, и, доверительно наклонившись к посланнику, громким шепотом сообщил: – Кухарка прямо золотая! А поросят каких запекает – румяных, как девушки, сок так и брызжет! А закуски какие! И на королевской кухне подобного нет, уж поверьте моему слову! Жаль терять такую… – Тяжелая дубовая дверь захлопнулась, отрезая голоса. Неистовый галдеж толпы взвился над внутренним двором, так что стая ворон сорвалась с замковых крыш и закружила, добавляя птичий грай в человеческие вопли. Но вот грозно рявкнул сотник, галдеж не то чтоб стих, а стал помаленьку спадать, как прилив неизбежно сменяется отливом, люди начали разбредаться, даже такие захватывающие вести не могли остановить обычную жизнь замка: ведь мычала в загонах недоенная скотина, и горел огонь в кузне. Пока негромко, вразнобой застучали молоты, скользнул в ворота зброярни Дмитро, растворился в толпе Савка, а на замковой галерее проворные девки уже волокли тазы да кувшины – пану посланнику умыться с дороги. Лишь одна женщина застыла посреди двора, точно Лотова жена, что соляным столпом оборотилась. Выбившаяся из-под платка полуседая прядь стегала по лицу, но женщина словно не чуяла этих оплеух ветра. На запруженном людьми дворе вокруг нее возникло пустое пространство – вольно или невольно, люди сторонились ее, как живые обходят уже умершего. Катерина постояла… и шагнула в этот невидимый круг, тронув тетку Олену за бессильно повисшую руку:

– Бежать тебе надо!

Олена перевела на девчонку глаза, пустые, как казачий котел после ужина, поглядела на нее, точно не узнавая, а потом болезненно усмехнулась, и ее крупная мозолистая рука потрепала Катерину по волосам:

– Не выпустят. – Голос ее был под стать заснеженному двору – полон тяжелой зимней тоски. – Да и на что? Права ты, дивчинка. Ты в своем Киеве была и вовсе ни при чем к нашим волынским делам, беда ни за что ни про что пришла в твой дом, а я среди тех, кто ее принес. Вот и расплата.

– Не по чину расплата, – жестко усмехнулась Катерина. – Пан гетман Косинский за все дела свои разом сейчас из рук пана князя Острожского чашу примирения принимает: за княжеское здравие выпьет да на перины мягкие в княжеском замке спать пойдет, а с тебя родичи твоего бывшего пана заживо шкуру сдерут.

Тетка Олена вздрогнула, в глазах ее мелькнул затравленный ужас – и вместе со страхом вернулась и жизнь.

– Кожух теплый есть? Еды в дорогу собрать сможешь? – требовательно спросила Катерина. – А к ночи… – она с силой дернула женщину за руку, заставляя наклониться, и зашептала на ухо.

Ночь опустилась на взбаламученный замок. Стихала дневная беготня, встающие ни свет ни заря скотники уже устраивались на лавках, а кто и прямо на присыпанном сеном полу, жались друг к другу, обогревая промозглый каменный зал теплом своего дыхания. Счастливцы, имеющие право ночевать на кухне, выгребали золу из печей, ловя остатки исходящего от нее тепла. В парадном зале еще пылал громадный камин и слышались лихие возгласы – пан полковник пил мировую с посланником князя, но и они уже выдыхались, и позевывающие слуги выдергивали из постелей набитые углями грелки и засовывали бормочущих панов старшину под нагретые перины.