— А что Степан?

— А он к ним с расчетом прилип. С дальним. Сказал мне, будто какую-то умную книжку, типа Карнеги, прочел и просчитал, что ему выгодно именно к этой троице приклеиться. Потому что для общения нужно выбирать успешных . А девки, все трое, — видные, языкастые, веселые. Самые, короче, как Степка говорил, must . И в чем-то я его понимал. Мужики на него, задохлика, плевали, а бабы от рыцаря, даже никчемного, никогда не откажутся. Но не ботаничке же Сладковой было портфель носить!

«И опять — все вполне вписывается в картину», — подумал журналист. И неожиданно для собеседника сменил тему:

— Но ты мне тогда другое объясни. Зачем Степану было Ленку убивать? Сейчас? В ее смерти ведь его обвиняют…

— Да слышал я… — погрустнел Пшеницын. — Но, честно говоря, не врубаюсь. Мы ведь со Степкой не так давно виделись. Недели две назад, на встрече выпускников. Пришел он туда обтерханный, джинсики китайские, часики «Полет». — Казиношник с удовольствием взглянул на собственный массивный «Ролекс». — Сказал, что с Ленкой теперь живет и что крышу у нее сорвало конкретно. Спивается, уже достала своими истериками. Я ему и говорю: «А на фига тогда живешь?» А он: «Жаль ее, дуру. Без меня совсем пропадет». Степка — он вообще такой… жалостливый. Хотя… — Василий вновь задумался, — может, ему просто жить было негде. У него ж работа — сначала охранником был, потом грузчиком, денег — кошкины слезы. — Пшеницын вновь окинул взглядом собственный впечатляющий кабинет. — Вот и сдавал свою квартиру, чтоб был хоть какой-то доход. А сам у Ленки кантовался.

— А могла его Елена, — Дима вернулся к собственной версии, — в какой-то момент просто довести? Наговорить гадостей? Разозлить до такой степени, чтоб Степан себе просто отчета в своих действиях не отдавал? Убить гадину — и все. А когда взял себя в руки, уже поздно было…

— Степаху-то? Довести? — хохотнул Василий. — Не, это вряд ли. Он и по характеру спокойный был, настоящий флегматик. Да еще специально себя по каким-то особым методикам тренировал. Чтоб никогда не психовать. Серьезно, целые тренинги над собой делал! И был всегда такой выдержанный-выдержанный. Как он в той истории, когда девок в КПЗ загребли, себя повел!

— Куда-куда девок загребли? — опешил Полуянов.

— Ну, сначала в КПЗ. А потом бы точно отправили в тюрягу! — радостно пояснил казиношник. — И каждой бы годика по три влепили, если б Степка не вмешался!

— Ого-го-го… — тихо произнес Полуянов. И потребовал: — А ну давай. Рассказывай.

Десять лет назад

Новое распределение капитала просто бесило. Особенно в субботу, часиков в восемь вечера, где-нибудь в районе Тверской. Мигом почувствуешь себя идиотом. Потому что по телику сплошняком гонят сюжеты о голодающих учителях и недоедающих детях, а тут по стриту сплошь норковые шубы вышагивают. И дорогущие магазины витринами манят. И казино неоном подмигивают. А уж какие машины паркуются у разных долби-стереокино и грамотно прочухавших конъюнктуру театров!

Школьницам из интеллигентных семей здесь явно делать нечего. А Надя с Иришкой и Леной еще как последние дуры пытались в «Ленком» попасть на разрекламированную предками «Юнону и Авось». Нарядились, надушились изъятыми у мам туалетными водами и поехали к театру за два часа до представления. Но в кассе на них посмотрели, как на чумных: «Вы, девочки, откуда приехали? У нас дешевые билеты за месяц до спектакля разбирают, и в очереди надо с ночи стоять». А спекулянты — те предложили совсем «недорого», всего-то по пятьдесят баксов за седьмой ряд партера. Если учитывать, что у всех троих родители в госсекторе служат и школьникам даже стипендии не полагается — это полное издевательство.

— Ну ни хрена себе окультурились! — фыркнула Ирина, едва девушки с достоинством отклонили предложение спекулянта.

— Можно в «Трам» пойти, вон соседняя дверь, — предложила Надя. — Там, говорят, Абдулов часто ужинает. А хозяин — Збруев.

— Скажи еще — в казино! — хихикнула Лена, указывая на здание напротив. — На какие только шиши?

…А народу, что вылезает из дорогущих «мерсов» и спешит к театру, запредельные цены явно по фигу. Девицы цокают по асфальту высоченными каблуками, мужики трындят по мобильникам (триста долларов в месяц абонентская плата, не считая подключения и «трубы»). Откуда в столице столько богачей развелось?

— Ну, и что будем делать? — грустно спросила Надя.

— Банк грабанем! — хохотнула Ирина.

— Еще и погода мерзкая, — поморщилась Лена.

Погодка действительно подкачала: ранний февраль, противный сумрак, ледяная снежная крупа, мгновенно обращающаяся в грязь.

— А чего мы вырядились! — снова хихикнула Ирина. — Особенно ты, Ленка, хороша. В белых-то брюках! Как пингвин.

— Сама ты пингвин, — беззлобно откликнулась Коренкова. — Это, между прочим, концертный костюм. Точная копия Нины Риччи.

— С Черкизовского рынка, — закончила Ишутина.

— О, идея! — радостно воскликнула Надя. — Тут до консы как раз недалеко! Пойдемте, может, туда сходим? Вдруг кто интересный выступает?

— Нет, только не это! — закатила глаза Ишутина. — И так настроения нет, еще не хватало слушать, как скрипки пиликают!

— Колхозница ты! — упрекнула Надежда. И вопросительно взглянула на Лену.

Но идея с консерваторией не вдохновила и вторую подругу.

— Да ну, — буркнула Коренкова. — Дома эта музыка задолбала! — И пожаловалась: — Маманя вообще осатанела, скоро меня к роялю цепью прикует. К тому же она целых три абонемента на фортепьянные концерты купила, достает теперь, чтоб я не пропускала. По своей воле — не пойду!

— Не угодишь на вас! — вздохнула Надя.

Ей сегодня было особенно холодно и грустно. Холодно потому, что переться в субботу вечером в центр Москвы в цигейковой, протертой на локтях шубе Надя сочла неуместным и теперь отчаянно мерзла в более-менее приличном демисезонном пальто. А грустно из-за того, что нынешним вечером к мамуле в гости приехала тетя Женя — ее подруга и мать сногсшибательного красавца Димы Полуянова, студента факультета журналистики МГУ. Но если раньше Димочка всегда передавал своей, как он говорил, «подружке Надюшке» какие-нибудь милые сувениры, а то и сам, к неописуемому счастью младшей Митрофановой, маму сопровождал, то сегодня тетя Женя фальшивым голосом сказала:

— Дима велел тебе кланяться.

То есть, значит, он даже не вспомнил про нее и наверняка проводит сегодняшний субботний вечер в шикарной, изобилующей длинноногими красотками компании. А она, Надя, последней лохушкой мерзнет на сияющей огнями Большой Дмитровке. И даже сосиски в тесте себе позволить не может, потому что мамуле опять зарплату задерживают, а на билет в театр — если бы получилось купить по разумной цене — ей обещала Ирка одолжить. Но не просить же у Ирки еще и на сосиску!..

— Во идея, Ирун! — тем временем осенило Ленку. — А давай у твоего бати опять машину стырим! Ну и вернемся сюда. Будем рассекать по Тверской и петь… — И она хорошо поставленным голосом вывела: — А я ся-а-аду в кабриолет! И уе-е-еду куда-нибудь!