— Боги! Это потрясающе! — восхищённый голос леди Борас вывел его из состояния странной отрешённости, в которой он находился некоторое время. — Я и подумать не могла, что у вас такой талант, дорогой Ренье!

Только в этот момент Дитамар моргнул, отвлёкся от пелены дождя, и увидел по-настоящему свой рисунок, который родился на листе с помощью грифеля и пальцев. Многоярусная терраса, и на ней несколько особняков, аллея деревьев, величественный арочный мост, переброшенный на другую сторону реки. И колокольня, возносящаяся ввысь — продолжение одинокого утёса.

Он смотрел на свой рисунок, и сам не понимал, как так вышло. Да, он любил рассматривать мосты и дома, созданные его предками, думая о том, как сильны были Источники в те времена, когда айяаррам удавалось создавать нечто подобное. Он видел рисунки и чертежи с набросками будущих строений, но никогда не думал, что у него есть какие-то способности, чтобы вообще что-то создавать. Разрушать — другое дело, в этом он был мастером, но создавать? С чего вдруг его потянуло на такое?

Дитамар смял рисунок и бросил его в корзину со словами:

— Так, безделица. Скука порождает ещё и не такие умения.

Леди Борас выхватила рисунок из корзины, аккуратно его разгладила на столе, а Дитамар встал и отошёл к окну, снова глядя на дождь.

Это всё вчерашняя ночь виновата, в ней истоки его тоски и ярости. Вернее, не ночь, а утро. Ночь-то как раз была прекрасной. И это стало проблемой. Потому что этой ночью ему было по-настоящему хорошо. Когда он проснулся на рассвете, в какое-то короткое мгновенье между сном и пробуждением ему показалось, что Лея лежит в кровати рядом с ним. Он её обнимает, а она прижимается щекой к его груди. Всё было настолько реальным, что он даже не сразу понял, где находится. Её тепло, прикосновение рук, лёгкое дыхание, запах, он чувствовал всё это так явственно, что даже потянулся во сне, чтобы прижать её к себе сильнее, но руки ощутили пустоту, сгребли ткань простыней, и Дитамар резко открыл глаза. Иллюзия разрушилась, и всё исчезло. А там, где только что к его груди прижималась её щека, словно образовалась огромная дыра.

И избавиться от неё не помогала никакая стена, вино, кальди или общество леди Борас. Всё, чего ему хотелось теперь, вернуть то ощущение тепла в своих ладонях, то мгновенье абсолютного счастья, которое он испытал сегодня на рассвете перед пробуждением.

— Не знаю даже, что и сказать, — пробормотала позади него леди Борас, — в этом рисунке есть какая-то магия. Так легко представить, что это всё могло быть на самом деле!

Дитамар даже не обернулся. Восторги леди Борас его скорее раздражали, потому что ему хотелось побыть в одиночестве. Он бессмысленно смотрел на дождь и думал о том, что Лея сейчас, наверное, сидит в университете в одном из лекториев и слушает монотонную речь какого-нибудь престарелого парифика. И, наверное, она тоже думает о прошлой ночи… Или не думает?

Во всяком случае, ему очень хотелось, чтобы она тоже думала о нём.

Он не мог избавиться от этого желания, и от злости на собственную беспомощность перед этими чувствами Дитамару хотелось полностью разрушить город за окном. Хотелось, чтобы дождь лил и лил, и смыл, наконец, эти домишки, похожие на серые шляпки грибов-поганок. Ему хотелось напиться до бесчувствия или убраться отсюда подальше, потому что все его мысли, раз за разом сделав бессмысленный круг, словно ослик вокруг колодца, снова и снова возвращались к Лее.

Но он должен собрать в кулак всю свою волю и злость и закончить то, ради чего он сюда прибыл.

Этим вечером домой Дитамар возвращаться не стал. Зачем? Леди Борас была очень настойчива, желая оставить его у себя на ночь, и всё подливала и подливала ему вина. Музыкант наигрывал тихую мелодию. И ужин с гостями, на котором повар порадовал изысканными блюдами, плавно перетёк в романтический вечер на двоих, а после и в ночь.

А когда Миранда Борас, наконец, уснула, Дитамар выбрался из её постели и спустился вниз, в гостиную. Лёг на один из диванов в углу и долго лежал, глядя в темноту и прислушиваясь к звукам дождя за окном. Он никогда не думал, что ему так сложно будет изображать страсть. Ведь леди Борас недурна собой, она очень привлекательная женщина. Горячая и умелая. Что ещё нужно? И он ей нравится, это же очевидно. Но каждое прикосновение к ней, каждое нежное слово он выдирал из себя словно клещами. И с каждым мгновеньем ненавидел себя всё сильнее, ощущая, как ярость внутри вращается, словно водоворот, который становится всё больше и больше, и вот-вот утащит его за собой.

Ему всего-то нужно выдержать всего несколько дней. Просто. Выдержать. Несколько. Дней.

Шаг за шагом делать то, что нужно. И всё получится. А потом…

А потом его, наверное, убьют, но, признаться, раньше у него не было времени об этом подумать. Но теперь всё это было даже как-то неважно. Какой смысл во всём этом, если внутри пустота? Что ему делать дальше, даже если он останется в живых? Путешествовать? Вернуться в Лааре?

Чем ближе он был к осуществлению своего плана мести, тем больше думал о том, а что будет потом? И если ещё совсем недавно у этого «потом» было имя и синие глаза, то теперь он не знал, что ему делать, если он останется в живых.

Лея никогда его не простит. Она даже не даст ему возможности объясниться. Кто он для неё? Просто Зверь. Тот самый, о котором ходят в Предгорьях ужасные легенды, от деревни к деревне обрастающие всё более кровавыми подробностями. Как объяснить ей всё, чтобы она поняла правильно? Чтобы не стала презирать его, ненавидеть и бояться? Никак.

Он просто должен её забыть. Выбросить из головы, и, может быть, ему на самом деле стоит отправиться в путешествие, мало ли на свете синеглазых девушек?! Нужно только избавиться от этой связи, которая вытаскивает из него душу.

Хотя… надо признать, что по сравнению с этим пьянящим чувством, которое давала их связь, всё вокруг как-то тускнело. И избавляться от него Дитамару совсем не хотелось.

Что такого в этой связи? Почему у него не получилось её разорвать? Стоит попробовать ещё раз. Вот прямо сейчас, когда вокруг тишина, темнота и одиночество, когда его первый порыв ненависти прошёл. Вот теперь он может сосредоточиться на главном и попробовать ещё раз.

Дитамар закрыл глаза и снова вспомнил их самую первую встречу на мосту. Достаточно представить, как он тогда проедет мимо, а её унесёт река. Достаточно сказать: «Отпускаю», как если разрываешь Белую ленту.

И он попытался представить, но воображение сыграло с ним злую шутку. Воспоминания, вместо моста, подбросили ему совсем другую картинку. Он увидел песчаную отмель, беснующуюся Суру и Лею у него на коленях, бледную, без чувств. Увидел, как рвёт на ней блузку с жемчужными пуговицами и пытается заставить её сердце биться.

Пропустив всё это сквозь время и расстояние, воображение смыло часть воспоминаний, как вода смывает верхний слой краски с картины, и под ней обнажилось что-то совсем другое, о чём тогда Дитамар вовсе не думал.

Изящная линия её шеи, приоткрытые губы, его ладони, прижимающиеся к её груди, ощущение её тела в его руках и того, какое оно хрупкое. Треск ткани и жемчужные пуговицы, рассыпавшиеся по песку.