не удалось ли поймать меня на лжи.

— Вид, прямо скажем, так себе, — добавляю я, пытаясь улыбнуться.

Он кивает — то ли удовлетворился моим ответом, то ли отложил проверку на потом.

— Они-то ее и нашли. Мусорщики. Ее засунули за бак. Когда они его подняли, чтобы опорожнить, тело выпало.

— В таком случае тело наверняка подбросили, — говорит дознаватель, дотрагиваясь снизу до ее рук. — Вот это — трупные пятна. Их расположение показывает, что она умерла, лежа на спине. Не сидя. И не засунутой куда-то.

К желудку подкатывает волна тошноты; я пытаюсь закатить глаза, чтобы не смотреть больше на ее тело, не разглядывать раны, но у меня не выходит. Она в синяках; кожа там, где, как я понимаю, под воздействием силы тяжести застоялась кровь, сделалась мраморной. Дознаватель упоминал лигатуры, и мои глаза пробегают вдоль ее рук, от плеч и до кончиков пальцев.

— Что вы еще выяснили? — спрашиваю я.

— Она была под действием снотворного, — отвечает он. — В волосах обнаружены следы большой дозы диазепама.

— Диазепама. Это ведь «Валиум»? — спрашивает детектив Томас. Я киваю. — Лэйси принимала лекарства от панических атак? Или от депрессии?

— Нет. — Я качаю головой. — Нет, хотя я ей выписала рецепт. Но она еще не начала ничего пить.

— Судя по анализам, лекарство было принято около недели назад, — добавляет дознаватель. — Примерно тогда же наступила и смерть.

После этого нового откровения детектив Томас вперяет в дознавателя взгляд, и я чувствую повисшую вдруг в воздухе дрожь нетерпения.

— Как скоро будут полные результаты вскрытия?

Тот смотрит на детектива, потом на меня.

— Чем быстрее мы сможем начать, тем раньше вы их и получите.

Теперь уже оба смотрят на меня; в их глазах — намек, что пользы от меня не оказалось никакой. Но я никак не могу оторвать взгляд от руки Лэйси. От испещривших кожу крошечных порезов, от лигатур на запястье, от зигзагообразного фиолетового шрама, пересекающего вены.

— Доктор Дэвис, не сочтите за грубость, но я вас сюда не поболтать пригласил, — говорит детектив Томас. — Если вам больше нечего вспомнить, можете идти.

Я качаю головой, сверлю взглядом запястье.

— Нет, кое-что я припоминаю. — Прослеживаю глазами траекторию бритвы, оставившей столь корявую отметку. Крови, наверное, было море. — Что-то, что я видела в тот день у Лэйси. И чего сейчас нет.

— Отлично, — говорит он, переступая с ноги на ногу. И внимательно смотрит на меня. — Готов вас выслушать.

— Шрам. В пятницу он бросился мне в глаза. Я обратила внимание, что она прячет его под браслетом. Деревянные бусины и маленький серебряный крестик.

Детектив тоже смотрит ей на руку, на голое запястье. Помню, как с него, поверх вен, свисали четки, — может статься, напоминанием на тот случай, если Лэйси опять захочет резать себе кожу. Они совершенно точно были там, на запястье, когда она сидела у меня в кабинете, ерзая на кожаной кушетке. Были там, когда она встала, чтобы идти, были, когда кто-то схватил ее прямо у меня за дверью. Когда опоил ее снотворным, когда убил.

Но сейчас их нет.

— Кто-то забрал браслет.

Глава 20

Когда я наконец добираюсь до своей припаркованной у морга машины, то отмечаю, что дышу с перебоями. Втягиваю в себя побольше воздуха, а выдохнуть забываю, пытаясь сделать выводы из того, что сейчас видела.

Браслет Лэйси исчез.

Я пытаюсь убедить себя, что он мог просто свалиться с руки. Как и сережка Обри, втоптанная в грязь «Кипарисового кладбища», браслет Лэйси мог слететь с запястья, пока она отбивалась от похитителя, или же зацепиться за бак, когда полицейские доставали из-за него тело. Валяется сейчас в куче мусора, и никто его никогда не найдет. Только я была уверена, что Аарон со мной не согласился бы.

Я всего лишь прошу вас довериться собственным ощущениям. Прислушиваться к тому, что подсказывает инстинкт.

Я выдыхаю и стараюсь унять дрожь в пальцах. Так что же подсказывает мне инстинкт?

Слова дознавателя о пятнах на шее Лэйси и лигатурах на руках не дают возможности отрицать следующего факта: за смерть Обри Гравино и Лэйси Деклер отвечает один и тот же человек. Тот же способ убийства, те же следы от пальцев. Как бы я перед тем ни старалась убедить себя в ином, в том, что Лэйси могла убежать из дома или покончить с собой — она ведь, в конце концов, уже пыталась? — в глубине души я и так это знала. Похищения случаются. Особенно если речь идет о юных, симпатичных девушках. Но два похищения за одну неделю? В радиусе нескольких миль?

Слишком много для совпадения.

Вот только доказательство, что за смерть Обри и Лэйси ответствен один и тот же человек, еще не делает его подражателем. Отсюда не следует, что убийства имели отношение к моему отцу, ко мне самой.

Тело Обри он бросил на кладбище, где ее видели в последний раз.

Я думаю про Лэйси, оставленную за мусорным баком в переулке позади моего офиса — места, где ее видели в последний раз. Даже и не спрятанную особо. И не только это — я знаю, что ее туда поместили намеренно. Это не было случайным нападением с убийством прямо на месте, как я предположила насчет Обри. Нет, ее похитили от моего офиса, накачали снотворным, убили где-то в другом месте и привезли обратно.

Мое сердце пропускает удар, когда в мозгу у меня материализуется мысль, слишком жуткая, чтобы додумать до конца. Я пытаюсь от нее избавиться, пытаюсь списать все на паранойю, на дежавю, просто на приступ беспричинного страха. На очередную иррациональную конструкцию, которую мое сознание выстроило в попытках обнаружить смысл в бессмыслице.

Пытаюсь, но не могу.

А если убийца хотел, чтобы тела были обнаружены… но не полицией? Если он хотел, чтобы тела нашла я?

Тело Обри обнаружили спустя какие-то несколько минут после того, как я покинула поисковую партию. Мог ли этот человек знать, что я там буду?

Или даже страшней — а сам он там в это время тоже был?

Возвращаюсь к Лэйси, к мысленному изображению ее тела в каких-то нескольких шагах от двери моего офиса. Я сказала детективу Томасу чистую правду: в переулок я почти не заглядываю — но он прекрасно виден из окна. Бак уж точно виден, и более чем вероятно, что не будь я всю неделю в таких расстроенных чувствах, заметила бы за ним из окна приемной и обмякшее тело Лэйси.

А это он тоже знал?

Может быть, он оставил рядом с телом улики, чтобы их