Мысли несутся так быстро, что я за ними не поспеваю. Так, улики на теле, улики на теле… Может быть, отсутствующий браслет — улика? Может быть, убийца намеренно его забрал? Может быть, знал, что когда я найду тело и обнаружу отсутствие браслета, картинка сложится и я все пойму?

В раскалившейся на тридцатиградусной жаре машине душно, но по телу все равно бегут мурашки. Я завожу двигатель, направляю поток воздуха из кондиционера себе на волосы. Смотрю на бардачок и вспоминаю про пузырек «Ксанакса», купленный на прошлой неделе. Представляю себе, как кладу на язык одну таблетку, ее горьковатый привкус во рту, пока она не растворится и не потечет по венам, расслабляя мышцы и обволакивая сознание… Открываю бардачок, и пузырек, гремя, выкатывается наружу. Я беру его, верчу в руках. Открываю крышку, вытряхиваю таблетку на ладонь.

Мобильник рядом со мной вибрирует. Я оборачиваюсь на засветившийся экран, вижу там имя Патрика и его изображение. Гляжу на таблетку у себя на ладони, опять на телефон. Вздыхаю, беру мобильник и отвечаю на звонок.

— Алло, — говорю, глядя на зажатый между пальцами «Ксанакс», внимательно его изучаю.

— Алло, — неуверенно произносит он. — Ты как, закончила?

— Ага.

— И как все прошло?

— Ужасно, Патрик. Она выглядела…

Мои мысли возвращаются к телу Лэйси на столе, ее словно обмороженной коже, восковым глазам. Я думаю о мелких порезах у нее на руках, похожих на россыпь вишневых леденцов. И об огромном порезе на запястье.

— Она выглядела просто жутко, — заканчиваю я. Другие слова мне на ум не приходят.

— Мне так жаль, что тебе пришлось это пережить, — говорит Патрик.

— Мне самой жаль.

— Что-нибудь полезное найти удалось?

Я вспоминаю пропавший браслет и уже открываю рот, но тут понимаю, что без контекста эта новость ничего не значит. Чтобы объяснить, в чем его важность, мне придется рассказать про поездку на «Кипарисовое кладбище» и сережку Обри, обнаруженную там за несколько минут до того, как нашли тело. Рассказать про свою встречу с Аароном Дженсеном и его теорию насчет подражателя. Заново посетить мрачные закоулки, где всю неделю бродили мои мысли, посетить в присутствии Патрика. Вместе с Патриком.

Я закрываю глаза и тру ладонями веки, пока не начинаю видеть звездочки.

— Нет, — говорю наконец. — Ничего. Как я и сказала детективу, мы провели вместе всего час.

Патрик шумно выдыхает. Я прямо-таки вижу, как он сидит на кровати, опершись о ее спинку своей голой спиной, и ерошит волосы. Как прижимает телефон плечом и принимается тереть глаза.

— Езжай домой, — говорит он после паузы. — Езжай домой, и давай-ка обратно в постель. Давай-ка сегодня хорошенько отдохнем.

— Давай. — Я киваю. — Давай, мысль отличная.

Поерзав на сиденье, запихиваю таблетку вместе с пузырьком обратно в бардачок. И уже готова включить передачу, когда в памяти снова раздается голос Аарона. Я медлю, решая, не следует ли мне вернуться обратно и все рассказать детективу Томасу. Рассказать ему про теорию Аарона. Если я не расскажу, сколько еще пропадет девочек?

Только я не могу. Пока не готова. Не готова снова с головой окунуться в нечто подобное. Чтобы объяснить теорию Аарона, мне придется также объяснять про себя и свою семью. Про свое прошлое. Я не хочу снова распахивать эту дверь, потому что закрыть ее уже не получится.

— Мне тут кое-что еще нужно сделать, — говорю я. — За час должна управиться.

— Хлоя…

— Со мной все будет в порядке. Я в порядке. К обеду вернусь.

Даю отбой, чтобы Патрик не успел меня отговорить, потом набираю другой номер. Пальцы нетерпеливо барабанят по рулю, пока на том конце не раздается знакомый голос:

— Аарон слушает.

— Здравствуйте, Аарон. Это Хлоя.

— Доктор Дэвис, — уточняет он непринужденно. — В прошлый раз вы приветствовали меня куда суше.

Я гляжу в окно и впервые с того момента, как сегодня утром увидела на телефоне номер детектива Томаса, чуть улыбаюсь.

— Послушайте, вы еще не уехали?.. Нам нужно поговорить.

Глава 21

Поговорив со мной, шериф Дули предложил нам на выбор два варианта: остаться в участке до тех пор, пока полиция не получит ордера на арест отца, или вернуться домой, никому ничего не говорить и ждать.

— Сколько времени потребуется на ордер? — спросила его мама.

— Точно сказать не могу. От нескольких часов до нескольких дней. Но с такими доказательствами, я думаю, к вечеру должны управиться.

Мама посмотрела на меня, словно ожидая, что я отвечу. Словно решение должна принять я. В двенадцать-то лет. Умнее — а главное, безопаснее — было бы остаться в участке. Это понимала она, понимала я, и шериф Дули тоже.

— Мы возвращаемся домой, — сказала мама вопреки всему. — Дома — мой сын. Я не могу оставить Купера с ним.

Шериф Дули поерзал на стуле.

— Мы могли бы съездить за мальчиком и привезти его сюда.

— Нет. — Мама покачала головой. — Нет, это будет подозрительно. Если Ричард заподозрит что-то прежде чем у вас будет ордер…

— Полиция будет вести за кварталом скрытное наблюдение. Бежать мы ему не дадим.

— Он ничего нам не сделает, — сказала мама. — Не тронет нас. Ведь мы — его семья.

— При всем моем уважении, мэм, мы говорим сейчас о серийном убийце. Предполагается, что на нем шесть трупов.

— Если я почувствую опасность, мы немедленно уйдем из дома. Я позвоню в полицию и попрошу, чтобы кого-нибудь прислали.

На том и порешили. Мы отправились домой.

По лицу шерифа Дули было видно, что он недоумевает, откуда у мамы столь непоколебимое желание вернуться к отцу. Мы только что предоставили ему улики, почти неопровержимо свидетельствующие, что отец — серийный убийца, а она рвется домой… А вот у меня недоумения не было, потому что я знала. Знала, что мама захочет вернуться, потому что она всегда возвращалась. Даже приводя к себе домой, в свою спальню, мужчин, она все равно каждый вечер выходила к отцу, готовила для него ужин, подавала к креслу, а потом молча возвращалась в спальню и закрывала за собой дверь. Я скосила глаза на маму, на застывшее у нее на лице упрямое выражение. Может быть, она все еще не убеждена. Может быть, хочет напоследок его увидеть. Может быть, хочет таким неприметным образом попрощаться…

Или, может, все еще проще. Она просто не знает, как это — взять и уйти.

Шериф Дули, издав откровенно неодобрительный вздох, встал из-за стола и открыл перед нами дверь кабинета. Мы покинули участок в каком-то оцепенении, никто не произнес ни слова. Молчали мы и в машине, все те