Три ранних коммерческих предприятия Бальзака (книжное издательство, типография, газета) обанкротились, писатель остался с долгами на 90 тыс. франков (сейчас это было бы около € 200 тыс.). Несмотря на это, идеям не было конца: прознав, где якобы пройдет железная дорога Париж – Версаль, он скупает земельные участки, затем его захватывает идея вложиться в серебряные копи на Сардинии…

Да и на себе он не экономил. К роскоши Бальзак прикипел под влиянием финансового партнера и любовницы мадам де Берни, которая была старше его на 22 года. Она будоражила воображение писателя воспоминаниями о дворе маркизы де Помпадур, где ее отец был арфистом, а мать – придворной дамой. Похоже, отсюда такая любовь Бальзака к аристократической элегантности.

Стефан Цвейг в биографии Бальзака сообщает, что в 1836 году сумма долгов писателя дошла до 140 тыс. франков, ему приходилось одалживать на обед у портного и врача, но «неутомимый расточитель» вдобавок к своей знаменитой трости за 600 франков заказал еще одну, с набалдашником из носорожьей кости. А заодно прикупил золотой ножик за 190 франков, кошелечек за 110 и цепочку за 420 франков – аксессуары, которые «приличествуют кокотке».

В одном из писем Бальзак пишет Эвелине Ганской, своей «супруге по любви», что кроме квартиры снял еще мансарду, где проводит дни и ночи в полном уединении. На самом деле мансарда была роскошными апартаментами, на украшение которых отшельник денег не жалел: обстановкой занимался дорогой обойщик, слуга получил «лазоревую, с алым жилетом» новую ливрею, за которую Бальзак остался должен 368 франков.

Оноре де Бальзак не знает, как спрятаться от кредиторов. Он снимает квартиру с потайной лестницей, чтобы скрыться, если судебному исполнителю или докучливому кредитору удастся прорваться через главный вход. Квартира арендована на имя некой вдовы Дюран. Привратнику, пускающему посетителей в дом, нужно сказать: «Начали созревать сливы». Надежному слуге, ожидающему наверху, шепнуть: «Я принес бельгийские кружева». Но увидит Оноре только тот, кто у самых дверей произнесет: «Госпожа Бертран в добром здоровье».

Как отмечает Цвейг, все трюки, о которых Бальзак пишет в романах, – векселя с несколькими передаточными подписями, уловки, чтобы избежать вызова в суд («сделаться недостижимым для почты») или добиться его отсрочки, другие хитрости – были освоены самим писателем. Он дотошно изучил законы, был изобретателен и отчаянно смел. У издателей, ростовщиков, банкиров – у всех имелись его векселя. Не было ни одного судебного исполнителя в Париже, оставшегося без поручения описать имущество Бальзака, но ни одному не удалось встретиться с ним, а тем паче добиться денег.

Когда кредиторы стали настаивать на аресте Оноре де Бальзака, какое-то время он скрывался в Италии, но вот вернулся в Париж, и его тут же нашли в доме возлюбленной – графини Висконти. Кредиторы были неумолимы: тюрьма или немедленное погашение задолженности. Не очень богатая графиня покрыла самые неотложные долги. Некоторое время Бальзак крутился сам, потом ему начала помогать овдовевшая Эвелина Ганская. Бальзак пытался увлечь ее то изданием энциклопедии – «какие-то» 100 тыс. франков должны были принести колоссальную прибыль, то импортом древесины из России (имение Ганской, в котором бывал Бальзак, находилось на Волыни – северо-западе современной Украины) – на этом он собирался заработать миллион. Ганская давала писателю «взаймы» огромные суммы. Бальзак женился на ней – в основном ради покрытия долгов.

***

В «Евгении Гранде» (1834) французский жмот хуже нашего Плюшкина: папаша Гранде не дает жене и дочери истратить лишний сантим на самое необходимое, хотя он богат. Когда в гости приезжает его племянник, женщинам приходится тайком покупать кусочек масла – стол, накрытый для завтрака, неприлично скуден. Папаша Гранде устроен гораздо примитивнее, нежели скупой рыцарь Пушкина. Тот, по мнению его сына, тоже служит деньгам, как «алжирский раб, как пес цепной». Живет «в нетопленной конуре, пьет воду, ест сухие корки». Это о таком герое писал Элиас Канетти в своем эссе «Инфляция и масса» (в книге «Масса и власть», 1962): «Не подлежит сомнению, что люди, живущие только ради денег, воспринимают сокровище как замену человеческой массы. Об этом свидетельствует множество историй об одиноких скупцах: они выступают в роли сказочных драконов, сторожащих сокровище, что составляет единственный смысл и содержание их жизни».

Однако пушкинский барон, задаваясь вопросом «Что не подвластно мне?», сам себе отвечает, что он-то ничему не послушен, а ему послушно все, и он может править миром: стоит ему захотеть, «сбегутся нимфы», «музы принесут дань» и «поработится вольный гений».

У Гранде таких амбиций нет, он просто паталогический жмот и в этом отношении ближе к гоголевскому Плюшкину. Папаша Гранде умирает, его дочь наследует колоссальное состояние. И – ничего не меняется. Она живет почти так же скромно, как раньше, а деньги тратит на благотворительность. Евгении передались способности отца вести дела, так что капитал она уже не растеряет.

Главного героя повести «Гобсек» (1830) полагают образцом скупердяйства. Да, он любит деньги: «Вот поживете с мое, узнаете, что из всех земных благ есть только одно, достаточно надежное, чтобы стоило человеку гнаться за ним. Это… золото. В золоте сосредоточены все силы человечества». Однако Гобсек, за исключением его соседа Дервиля, молодого поверенного, – единственный положительный герой повести. Он философ в душе и дает своеобразные уроки должникам согласно своему мировоззрению: в одном пышно декорированном доме спускается по лестнице к выходу, следя грязными подошвами на ковре, устилающем мраморные ступени, и говорит, что любит «пачкать грязными башмаками ковры у богатых людей – не из мелкого самолюбия, а чтобы дать почувствовать когтистую лапу Неотвратимости».

Гобсеку интересна «тайная цена векселя»: «Что тут скрывается: глупость, опрометчивость, любовь или сострадание?» Он понимает, что ни один человек, «если у него еще есть хоть самый малый кредит в банке», не придет в его лавочку – это «изобличает отчаяние, тщетные поиски ссуды у всех банкиров и надвигающийся крах». Он видит у себя «только затравленных оленей, за которыми гонится целая свора заимодавцев».

Жизненный опыт (герою за восемьдесят) сделал его прозорливым. Уходя от графини, не погасившей вексель и заложившей ему бриллиант, Гобсек встречает молодого щеголя и читает на его лице «всю будущность графини»: «Этот белокурый красавчик, холодный, бездушный игрок, разорится сам, разорит ее, разорит ее мужа, разорит детей, промотав их наследство, да и в других салонах учинит разгром почище, чем артиллерийская батарея в неприятельских войсках».

Гобсек вершит социальную справедливость, как он ее понимает. К тем, кто в долгах как в шелках по причине мотовства, он не испытывает сострадания и дает им деньги лишь под грабительские проценты: «Я беру за кредит по-разному, самое меньшее – пятьдесят процентов, сто, двести, а когда и пятьсот». А поверенному на выкуп конторы разорившегося патрона Гобсек готов ссудить под 12–15% годовых при условии, что тот будет вести скромный образ жизни: «Смотрите не роскошествуйте, а то лишитесь моего доверия. Не вздумайте поставить дом на широкую ногу. Наймите старуху-кухарку, вот и вся прислуга». Когда Дервиль вернет ссуду, выяснится, что Гобсек мог обойтись и без довольно высоких процентов, но назначил их из благих побуждений – избавил должника от необходимости выражать признательность. Гобсеку незачем лукавить – его состояние завещано поверенному.