* * *

У старика Никонова случился приступ. Ольга Юрьевна услышалаего крики ещё на лестнице.

Никонов страдал инволюционной депрессией. Причиной его тоскибыла жена. Моложе него на двадцать лет, полная, яркая блондинка, она приходиладовольно часто, но старику казалось, что между её посещениями проходитвечность.

— Она никогда не придёт! Не хочу жить! Я никому не нужен, явсем мешаю!

В последнее время он шёл на поправку. Доктор Филипповасобиралась выписывать его. И тут вдруг — такое резкое ухудшение. В процедурнойон бился в руках двух санитаров, плакал, пытался разодрать себе лицо ногтями.

— Не подходите ко мне! — крикнул он, увидев Ольгу Юрьевну. —Не смотрите на меня! Я грязный, мерзкий, моё тело гниёт! От меня воняет! Неприкасайтесь!

— Павел Андреевич, что случилось?

Она кивнула санитарам, чтобы отпустили старика. Поняв, чтоего больше не держат, он перестал биться, бессильно опустился на пол, съёжился,закрыл голову руками и зарыдал.

— Она никогда не придёт, она нарочно сбагрила меня сюда.Конечно, она молодая красивая женщина, а я старый урод. Её можно понять. Хочетквартиру? Я отдам ей квартиру, и это будет справедливо. Я был с ней счастлив,хотя совершенно не заслуживал этого счастья. Я украл её молодость, её лучшиегоды. Я предал свою семью, жену, детей, внуков. Что по сравнению с этимкакая-то квартира?

Доктор Филиппова помогла ему подняться, усадила на банкетку.Старик дрожал и плакал. Ольга Юрьевна достала из кармана карамельку, протянулаему. Старик очень любил сладкое, и конфета часто успокаивала его лучше любоголекарства.

— Нет. Спасибо, — он помотал головой и горестно всхлипнул.

— Почему?

— Мне очень плохо. Я теперь знаю правду, страшную правду. Яне хочу жить.

— Интересно, что же это за правда?

— Моя жена нарочно сбагрила меня сюда. Я здесь умру быстрей,чем дома. У неё другой мужчина, моложе, здоровей, красивей меня. Ей нужнаквартира. Она хочет от меня избавиться и начать новую жизнь.

— Кто вам сказал?

— Сосед.

— Кто именно из соседей?

— Новенький, лысый, которого с карусели сняли.

— Глупости, не слушайте его. Он просто злой человек. Он незнает ни вас, ни вашей жены. Он самого себя не знает и не помнит, а вы такрасстраиваетесь.

— Не надо меня жалеть! — крикнул старик и замотал головой. —Ваша жалость только продлевает мои мучения. Я гнию заживо, и чем скорей все этозакончится, тем лучше.

Ольге Юрьевне так и не удалось успокоить Никонова.

Старик опять стал рыдать и биться. Она видела, что месяцинтенсивной терапии пошёл насмарку. Достаточно было нескольких злых слов, чтобыхрупкое равновесие в его больной душе разладилось. Теперь придётся начинать всесначала.

Но самое грустное, что жена его в одно из последних своихпосещений зашла к доктору Филипповой в кабинет, прикрыла дверь, достала изсумочки коробку с дорогими духами, начала рассказывать, как благодарна за все,какой она, Ольга Юрьевна, замечательный доктор. Потом поинтересовалась, когдабудет удобно прийти в больницу с нотариусом, чтобы муж подписал завещание, инаконец попросила выдать заключение о полной невменяемости её мужа и о том, чтоего необходимо поместить в интернат для слабоумных стариков.

— Вы не думайте, я не какая-нибудь, которая хочет от негоизбавиться. Поймите меня правильно. Я работаю, оставлять его дома одногонельзя, на сиделку ни моей зарплаты, ни его пенсии не хватит, — объяснила она иделикатно высморкалась в бумажный платок.

Ольга Юрьевна духи не взяла, сказала, что муж её не такбезнадёжен, чтобы отправлять его в интернат. Разговор получился неприятный.Особенно не понравилось дамочке, когда доктор сказала, что её мужу нужны всеголишь внимание, уважение и самое обычное человеческое тепло. Никакой опасностини для себя, ни для окружающих он не представляет. Дамочка ушла, непопрощавшись. Потом Ольга Юрьевна увидела, как в коридоре она кормила Никоновайогуртом с ложечки, гладила по голове и называла птенчиком. На лице старикабыло написано полнейшее счастье.

«И на том спасибо, — вздохнула про себя Ольга Юрьевна, — ккаждому третьему из наших больных вообще никто никогда не приходит. Мы ихдержим, сколько возможно, потом переводим в отделение, где лежат хроники,лежат, пока не умрут. Всех жалко, и никому нельзя помочь».

Никонова вынесли на руках санитары.

Оля встала, подошла к зеркалу, поправила волосы, ещё влажныеот дождя. Слабый крик старика стоял в ушах.

«Что же я так раскисла? Разве работать с несчастнымидепрессивными стариками тяжелей, чем копаться в мозгах маньяков?»

Пришлось наконец признаться себе: да, тяжелей. Каждый разсталкиваешься с неизбежностью старости и смерти. Наблюдаешь, как угасает разум,как человек уходит в темноту, и ничего не можешь сделать. Боль, отчаяниеродственников или предательство, приправленное пресным жирным соусомсамооправдания. Ледяные барьеры между близкими людьми, ужас одиночества иэгоизма. Нет виноватых. Только жертвы. Те, кто предают и бросают больныхстариков, тоже жертвы. Сколько ни придумывай уважительных причин, как нипытайся забыть, всё равно не получается. Мучает совесть, грызёт изнутри страх,что тебя тоже когда-нибудь бросят умирать в доме скорби твои дети и внуки.

Старость, болезнь, смерть — зло обыденное, безличное. Зло, скоторым нельзя бороться. А маньяки — зло исключительное, конкретное. Его можновычислить и остановить. Если нет никаких следов, никаких зацепок в настоящем,надо заглянуть в прошлое.

Когда появился Молох, Оля сразу вспомнила Давыдовскогодушителя Анатолия Пьяных и пыталась найти материалы по тому старому делу. Чтобы ей ни говорили, она видела очевидное сходство почерка его и Молоха. Номатериалов не нашла. На фамилию «Пьяных» поисковая система не выдала никакойинформации. В архивах института удалось отыскать только копию официальногозаключения экспертной комиссии.

— Ты что, не помнишь? Все материалы были приобщены куголовному делу и переданы следствию, — сказал Кирилл Петрович, — я вообще непонимаю, зачем тебе это надо.

Оля откопала сообщение о пожаре в давыдовском интернате дляслепых и слабовидящих сирот, который произошёл в ноябре восемьдесят шестого, тоесть именно тогда, когда Пьяных покончил с собой. При пожаре погибло троедетей, две воспитательницы, одна учительница. Позже в больнице скончались отожогов няня и сторож. Причиной трагедии решено было считать неисправностьэлектропроводки.