ей вопрос, не имевший для меня особого значения, но всё это время не вылетавший из головы:

– А ты знаешь, почему он сюда в костюме и галстуке заявился?

– Да уж, – повторила Наташа. – Выпендриваются они здесь друг перед другом, каждый со своими закидонами.

Генка, например, обязательно при полном параде припрётся, реноме у него такое. – Глубоко затянулась, шумно выдохнула из себя дым и вдруг зло, ненавистно сказала: – Сволочь!

– Почему сволочь? – обиделась я, словно это меня она обозвала.

– Почему, почему… Да потому что все ворюги сволочи.

Она замолчала, глядя куда-то в сторону, молчала и я, забыв о своей сигарете. Поняла я, что промахнулась: злющая пьяная девка она, задружить с ней всякое желание пропало. А она, всё так же улыбаясь одной половиной лица, хмыкнула: – Балдей, балдей, я когда-то от него тоже балдела.

– И что? – ревниво спросила я.

– А ничего. – Швырнула на пол недокуренную сигарету, в сердцах растоптала её. – Пошли.

Теперь я уже не хотела уходить, придержала её за руку:

– Расскажи, Наташа. Пожалуйста.

– Что тебе рассказать? – раздражённо дёрнула она плечами. – Как он украл у меня из кармана мобильник? Весь из себя такой, стихи читал! – Передразнила: – «Среди миров, в мерцании светил одной звезды я повторяю имя»! Как он когда-то привёл меня сюда, к этим чокнутым, непризнанным гениям? Хомо рифмиенс хренов! Ну, ты идёшь? – Повернулась – и пошла от меня.

Теперь главным было – твёрдо держаться на ногах. И ещё, как солёной волной вдруг окатило – те стихи написал ведь не Антокольский, как же сразу тогда не вспомнила? «Мой любимый»… И вообще у Анненского слова там несколько иные, так Вертинский пел… Может быть, если бы вспомнила… Если бы я… И наконец заплакала…

Бедная девочка

Климов сразу обратил внимание на эту странную троицу – девушку и двух парней. Как это чаще всего и бывает на пляжах, люди предпочитают потом места, выбранные ещё при первом своём здесь появлении. Особенно в условно замкнутом пространстве пансионата или базы отдыха. И по-детски досадуют, обнаружив утром своё облюбованное место уже занятым кем-то другим. Привыкать много проще, чем отвыкать, к соседям, например, с которыми волею случая оказались за одним столом или в одном купе. А эта троица, обитавшая к тому же на базе в соседнем домике, каждый день загорала с ним рядышком. Наблюдал он за ними не только на пляже – в столовой, на волейбольной площадке, иногда вечером на танцевальной. И не сразу сообразил, кто из них кем кому приходится.

Она была хороша. В той прелестной поре девичьей спелости, когда каждый взгляд, каждое движение предвещает скорый расцвет неотразимой женской силы и красоты. Едва ли старше восемнадцати, тоненькая, гибкая, но с крепкими уже бёдрами и налитыми грудками. А парни сильно разнились. Один, повыше и побелей, был девушке в пару – такой же лёгкий и светлоглазый. Другой – плотный, мосластый, с чубом до бровей и обильно для его юных лет поросшей тёмными волосами грудью, с вычурно подбритыми усиками, выглядел лет на пять постарше.

Обращали на себя внимание прежде всего потому, что больно уж непостижимо все трое себя вели. Светловолосый – Климов знал уже, что зовут его Сева – по уши влюблён был в девушку, Люсю. Чтобы не засомневаться в этом, хватало лишь пару раз взглянуть, как преданно смотрит он на неё, как во всём старается угодить. Люся же, что тоже было очевидно, не очень-то его жаловала и, соответственно, никаких ответных знаков внимания не выказывала, просто владела и царствовала. Она верой и правдой служила другому, Алику. И слово «служила» здесь не случайное, иное трудно подобрать, разве что ещё более хлёсткое «прислуживала». Тот буквально помыкал ею, откровенно, нагловато, не считая нужным хоть как-то затушевать это. Звал не иначе как Люськой, мог, развалившись на подстилке, погнать её за пивом или сигаретами, наорать на неё. Однажды Климов заметил, как, недовольный чем-то, шлёпнул её прилюдно по заднице. И что всего удивительней, и она, и верный её рыцарь Сева мирились с этим, не возмущались и, судя по всему, принимали как должное.

Наконец-то Климов сообразил, что Алик – Люсин брат, хоть и настолько они друг от друга отличались внешне. Причём из тех дрянных братьев, которые младших сестёр своих, даже повзрослевших уже, всерьёз не воспринимают, ни во что не ставят, а частенько и просто третируют. Те же, с малых лет ими в восхищении пребывавшие, покорно всё сносят и не ропщут.

Этот Алик заинтересовал Климова и тем, что определённо где-то раньше встречался ему. Память на лица у Климова была слабовата, что всегда осложняло его врачебную работу. Тем паче для него – дерматовенеролога: знал ведь, как обидно больному, если врач не запомнил его. Впрочем, и у того же Климова не однажды могли бы возникнуть причины для обиды, когда лечившийся у него пациент где-нибудь в людном месте, что называется, в упор его не видел, даже не здоровался. Но Климов, как и все его коллеги по специальности, относился к этому с ироничным пониманием, тем бо́льшим, чем дальше практиковал. Потому что был не только «дермато», но и венерологом.

Он вообще как-то иначе воспринимал сейчас всё его окружавшее, смотрел словно бы иными, другого постижения глазами. В таком качестве ему на отдыхе, к тому же на жарком, бездельном, беспечном июльском море, раньше пребывать не доводилось. Почти как в былой холостяцкой своей жизни вольным молодцем, но стреноженным теперь доверенной ему дочкой. Впервые после женитьбы в отпуске без жены.

Так решено было на семейном совете. Супругу угораздило сломать ногу, с трудом передвигалась в гипсовой повязке. В таком виде, само собой, о море и думать не приходилось. А Сонечке осенью в первый класс, ей, часто и легко простужавшейся, с её ненадёжным горлышком, полезно было бы побывать перед школьными трудами на целительном море. И удачно подвернулась путёвка на базу отдыха под Новороссийском, оборотистая тёща расстаралась. Одним словом, ни два, ни полтора. Верней, всё-таки полтора.

Из развлечений, кроме моря и столования, волейбол и, через день, танцы. С танцами были проблемы. Всё-таки зазорно было при дочке, большой уже девочке, кавалерствовать, да и небольшой охотник был Климов по этой части. К тому же начинались они поздновато, когда Сонечке нужно уже было почивать. Оставить же её одну, а самому уйти, Климов не мог себе позволить. Зато на волейбольной площадке гостевал он часто. Играл неплохо, когда-то входил даже в институтскую сборную. Навыки вернулись быстро, и