— Надо думать, кое-кто из офицеров штаба ему сочувствует…

— Всем сердцем. Тогда, в Главштабе, вы были правы: нужно просить помощи у НАТО, у Запада. Но для этого нужна хотя бы видимость правительства. А правительство вывезено в Москву. Я думаю, что сейчас их там интенсивно обрабатывают, готовят договор задним числом… Нужно сыграть на опережение.

— Путч…

— Об этом пока речи нет. Даже в своих мятежных порывах господа комдивы остаются до ужаса законопослушными гражданами. Но ситуация избыточной свободы тяготит их все больше и больше. У них уже поворачивается язык для того, чтобы произносить интересные слова вроде «Координационный совет» и «Правительство военного времени». Представляете, что об этом напишет завтрашний номер «Курьера»?

— А «Курьер» выходит?

— С сегодняшнего утра. Едва Брук выбрался из каталажки, как тут же сел за наборную машину. «Курьер» выпущен на восьми полосах, силами четырех журналистов и двух рабочих типографии. Читайте, — он распахнул папку и протянул Артему газетный номер.

На первой странице аршинными буквами было набрано: «Почему мы воюем?» Под этим заголовком Верещагин увидел две фотографии, и на обеих с ужасом узнал себя. Первой (увеличенный фрагмент группового снимка) было два года, это фото он сам посылал в «Курьер» в качестве иллюстрации к их гималайской драгонаде. Второй кадр был отснят не далее как вчера (вернее, уже позавчера) — совершенно похабного качества снимок, переведенный с видеокамеры, которую скотина Боб наверняка держал в своем тарантасе и втихаря кое-что записывал. На снимке лицо выглядело даже хуже, чем в зеркале.

— Черт… — сказал он, пробежав глазами несколько строчек. — Если это не прошло через руки ОСВАГ, я съем свои ботинки.

Флэннеган покосился на ботинки Артема с некоторым недоверием.

— Не понимаю, чем вы недовольны. Неплохой репортаж. Боб Коленко — никакой не газетчик, конечно, он телевизионщик, но Брук помог ему слепить вполне приличную полосу. Да я почти горжусь, что мои ребята приложили к этому руку!

— Но зачем, Флэннеган?

— Затем, что нужно было преподнести мировому общественному мнению удобоваримую версию происходящего. Армейский капитан возмутился беззаконием вторжения и передал с телевышки «Красный пароль». Арт, вам из игры уже не выйти. Официальная версия событий выглядит именно так: вы провели радиодиверсию по собственной инициативе будучи ярым, непримиримым и последовательным противником Идеи Общей Судьбы. Второй лейтенант Бейли-Лэнд, герой-одиночка, спаситель Крыма. Следующий ход сделает Москва. Откройте вторую страницу-Верещагин покорно зашуршал газетой. Вторая страница встретила его заголовком «Умер…» — Верещагин даже рот раскрыл, прочитав фамилию Генерального.

Конечно, при Лучникове это сообщение попало бы на первую полосу, но Брук — не Лучников, и местечковые крымские бури в стакане воды для него всегда были важней потрясений большого мира. О смерти Генсека было сказано ровно столько, сколько попало в сообщение ТАСС. Но этот коротенький стейтмент с посмертной фотографией из Колонного Зала был богато декорирован аналитикой и рассуждениями на тему «Что же теперь будет». Внизу страницы разместились портреты шестерых наиболее вероятных претендентов на престол.

— Ну, кто из них? — спросил Флэннеган.

— Это лотерея?

— Нет, это допрос.

— Гэбист. — Верещагин ткнул пальцем в Пренеприятнейшего.

— Как интересно… А почему?

— Он выглядит самым больным.

— Как папа Григорий Десятый? Или кого там выбрали как самого старенького? Три дня назад у него были самые твердые шансы… А сейчас они пошатнулись. Он был главным инициатором военной агрессии в отношении Острова. Эта ошибка ему может обойтись дорого.

— Значит, он постарается всех опередить.

— Вряд ли успеет… Мы тут с вами приятно беседуем, а между тем время идет. Арт, вы сейчас находитесь в очень опасном положении. Выбирайте — на танке вы или под танком.

— Я что-то плохо соображаю… Извините, мне пару раз врезали по голове, и…

— Полковничьи погоны. Должность в Главштабе. Полная защита от любых посягательств, все, что может предложить ОСВАГ Должность во временном правительстве. Деньги.

Артем приподнял бровь.

— Сколько?

— Полмиллиона. В долларах. Для начала.

— Хорошо… Я тоже начну издалека, господин коммандер: поцелуйте меня в затылок.

— Хорошо, назовите вашу цену.

— Идите к чертовой матери. Проверять они меня будут…

— Вас никто не проверяет, все всерьез. Все вышеперечисленное — это пряник, а кнут — смертный приговор трибунала за покушение на жизнь командира. В течение двадцати четырех часов.

— Вы думаете меня этим напугать, что ли?

Флэннеган помолчал немного, потом спросил.

— Вы знаете, что всех иммигрантов в годы войны проверял ОСВАГ? В особенности это касалось иммигрантов с Севера.

Верещагин смотрел в сторону.

— Я проглядел досье на Павла Верещагина. Совершенно заурядное досье на иммигранта, кроме одной подробности: сквозного пулевого ранения в грудь.

— Он вышел из окружения, долго догонял своих, а когда догнал — его расстреляли. Как дезертира. Прямо на обочине дороги. Ночью он добрался до деревни, его там укрыли, а когда рана поджила, он сам сдался румынам, чтоб не навлечь беду на дом своих спасителей.

— Вам рассказывала мать?

— Дед.

— Видимо, феноменальная везучесть — семейная черта. Как и феноменальная глупость. Почему он вернулся в СССР? Кем надо быть, чтобы, поверив лживому пропагандистскому плакатику, дважды влезть в ту же канаву? Или вы, русские, думаете, что подставлять свою задницу ни за хрен собачий — героизм? Что за идиотская тяга к саморазрушению? Почему нужно пустить к черту свою жизнь ради какой-то химеры?

— Потому что я устал. Потому что мне надоело переходить от разведки к разведке, как засмальцованный полтинник.

— Арт, я понимаю, что вы устали, но не верю, что вас довели до полного безразличия к себе и людям. У вас же есть друзья, есть любимая женщина, и пусть даже вы в ссоре с родней — вам есть ради кого жить. Нам нужен командир дивизии. Вашей, Корниловской. В ситуации полной автономии.

— Десант? — без голоса выдохнул Верещагин.

— Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.

Артем вытер со лба пот.

— Господи… Флэннеган, один из нас сошел с ума. Наверное, я.

— Нет, — раздался голос от двери.

Полковник Адамс придвинул себе второй стул и сел.

— Артем, вы не сошли с ума, и все это совершенно серьезно. Вы озвучили то, что мы давно, почти сразу поняли, но на это уйдет время. Я не знаю, сколько, — а Крым должен держаться. Мы должны исключить возможность повторного советского десанта. Полностью. На время, превышающее месяц. Любой ценой. У форсиз для этого есть почти все: материальные и технические ресурсы, достаточная подготовка, люди… Не хватает лишь одного: слепой, ничем не обоснованной веры в себя. Здоровой дозы боевой наглости. Того, чего лично у вас — в избытке.