Далее Пушкин заметил, что нет причин останавливаться на достигнутом и не сломать ещё парочку стен.

Султан отнёсся одобрительно к этой идее, но предложил не спешить, поскольку у российских купцов и так довольно привилегий.

Пушкин поскучнел и сухо высказал соображение, что преимущество оказываемое английскому народу может показаться унизительным для других, не менее славных народов.

Султан ничего не ответил, завершив аудиенуию.

— Это вы называете «осторожно»? — подивился Степан за ужином, когда Пушкин поведал о подробностях, — тогда что, по-вашему, значит неосторожно? Плюнуть падишаху на туфлю?

Тем не менее, идея добиться для российской торговли снятия пошлин крепко засела в голове Александра.

Прибытие «подкрепления» оживило жизнь посольства. Второй граф, по ироничному определению Безобразова, неотступно следовал за Пушкиным, в полной готовности исполнить наилучшим образом любое, самое отчаянное поручение.

— Интересно, если ему доверить чистку сапог, он справится? Как думаете, Пётр Романович?

— Тише вы, граф, с ума сошли? С такими вещами не шутят. При всей своей…настойчивости, назовём это так, пан Ржевуский первоклассный стрелок и фехтовальщик. На его месте многие вели бы себя не лучше.

— А что не так с его местом?

— В понимании Ржевуского, Александр Сергеевич любимец государя. Да иначе и быть не может, то всему свету ведомо. В Петербурге уж точно. Из лейтенантов в генералы за полгода — тут временами Екатерины попахивает. К такому счастью и не прикоснуться? Вот и старается.

— Мда уж. Нашёл бы Сергеевич применение ясновельможному пану поскорее.

Как ни странно, но применение нашлось. Пушкин сообразил, что представительный поляк может отлично заменить его во многих «пустых» делах, когда его присутствие не обязательно.

Почти каждое утро он с самым серьезным видом поручал его сиятельству нанести визит вежливости в какое-нибудь посольство, с соблюдением наивысшей формы бдительности.

— Вы сейчас словно образ самого императора! — говаривал (не без удовольствия) Пушкин полковнику. — От вас зависит как будут говорить о государе. Но спуску никому не давайте. Услышите какую хулу в адрес помазанника Божьего — немедля доложите.

Ржевуский уходил и возвращался с подробным рапортом, что поручение его превосходительства исполнено, должное впечатление произведено, хулы на государя не замечено.

Пушкин развлекался, Безобразов потешался, а Степан пророчил, что всё это плохо кончится.

— Вот вы все с детства образованные, а мудрости народной не верите.

— Вы о чём, граф?

— О том, что посылаете дурака богу молиться. Так он лоб расшибёт, вот увидите.

Степан как в воду глядел.

Одним прекрасным утром, граф Ржевуский отправился с очередным поручением, по исполнению которого вздумал посетить Великий Базар по каким-то своим надобностям. Там его фигура произвела неизгладимое впечатление, и продавец из табачной лавки отказался брать плату со столь великолепного «паши». Граф не понял в чем дело, роскольку его драгоман отвлёкся и «паша» на время оказался без переводчика. Не понимая, и думая, что эмоциональный торговец что-то лопочет о цене, Ржевуский щедрым жестом бросил золотой. Торговец оскорбился. На выходе с рынка к графу подошёл местный чиновник в сопровождении стражников.

Турок поинтересовался, действительно ли господин подал милостыню торговцу, как тот утверждает и показал монету.

Ржевуский отвечал, что дал эту монету в уплату за взятый табак и не понимает в чем дело.

Дело в том, объяснил турок, что раздача милостыни иностранцами в Константинополе запрещена. Падишах сам способен позаботиттся о своих подданных, если же кому непременно хочется раздавать беднякам деньги, он может делать это в своей стране. Табак был предложен бесплатно, чему есть множество свидетелей, следовательно, монета не может считаться платой. Зачем же тогда господин её бросил? Это милостыня. Штраф за нарушение правила составляет…

Ржевуский понял, что его дурят, и, чтобы припугнуть, представился официально.

Турок обрадовался. Это меняет дело, сообщил он графу, и в худшую сторону. Раздача милостыни послами иностранных государей не просто запрещена, но запрещена категорически. К своему огромному сожалению, он вынужден задержать господина и препроводить его в одно место, где тот сможет дать любые объяснения его начальству.

Возражения и указания на дипломатический иммунитет не оказали на турка ни малейшего впечатления.

Помятуя, что он есть персона представляющая государя, пан Ржевуский не мог допустить собственного задержания и оказал сопротивление, сразу переросшее в безобразную драку. Полковник отличался недюжинной силой, расшвыряв первых схвативших его стражей османского правопорядка, граф обнажил саблю и пообещал зарубить любого кто посмеет покушаться на его особу.

Турок сперва опешил, но кровь взыграла и в нем. Граф успел нанести несколько ранений стражникам, прежде чем те смяли его сиятельство числом. Неизвестно чем бы кончилось дело, но подоспела помощь в лице двух или трех европейских дворян, оказавшихся неподалёку. Они отбили изрядно помятого полковника у стражей и потребовали объяснений. С противоположной стороны кто-то бросил клич, что неверные избивают невинных мусульман, что разом превратилось в жаждавшую мести и крови толпу из тех же торговцев. Полетели камни, и, удивительное дело, где-то поодаль что-то загорелось, ибо что за потасовка без огня? Полетели камни, европейцам, число которых тоже выросло уже за десяток, пришлось отступить и барикадироваться чем только можно.

Когда Ржевуский появился в посольстве, вид его вызвал к жизни немую сцену достойную Гоголя.

— Что я говорил? — закатил глаза к ярко-синему небу Степан.

— Что с вами, граф?! — воскликнули одновременно Пушкин и Безобразов.

Граф доложил его превосходительству, что он исполнил поручение (в наилучшем виде), после чего заметил какие-то беспорядки проходя мимо Базара, на котором произошло определённое взимонепонимание между торговцами.

— Но как пострадали вы? Вам нужен врач, Адам Адамович!

Ржевуский отвечал в том духе, что пострадал случайно, нечаяно оказавшись близко к эпицентру событий, но покинул его так скоро, насколько мог. Надо признать — увидев, что дело дрянь, но чести его императора ничего не грозит, граф улизнул с места побоища почти незаметно.

Пушкин покачал головой и приказал удвоить караул у ворот, а то мало ли что там произойдёт в городе. Чем может обернуться погром, если до такого дойдет, он теперь представлял себе очень хорошо.

Погрома не случилось, власти