леса. В маленьком домике у холодной и быстрой речки, на широкой кровати, раскинув ручки, упираясь ими в уставших родителей, спала наследница сожженной крепости. Крохотный комочек, примиривший Ральфа с собственной сутью.

– Николас в Эдинбурге, – просто ответил Бонк. – Теперь он хранит духа нашего леса, – и, улыбаясь, добавил: – даже двоих.

– Духа леса? – выплюнул белый и неприятно рассмеялся.

Эхом вторил ему радостный смех любимой сестры. Никого не надо звать: бездна в венах послушна, потому что Ральф и сам – темнота.

Темнота.

Спи, маленькая принцесса. Расти. И люби. Не все люди одинаковы. Не все предают. Есть и те, кто будет верен тебе до конца.

Муха захлебнулся смехом. Пот струёй покатился со лба к виску.

Ральф позволил темноте шептать. Тысячи голосов, тысячи жизней – в его, Бонка руках. Сожми ладонь, и лихорадочно бьющееся скользкое сердце разорвется прямо в твоих пальцах. Противно, если честно. Да и не нужно, человеку напротив жить осталось каких-то пару лет.

Бонк невесело хмыкнул. Надо же, Ральф совсем не целитель, а откуда-то знает – мотор в груди белого давно истощен.

– Вам бы к кардиологу, – покачал головой Бонк и чуть сжал пальцы.

Посинели мясистые губы Мухи.

– Обязательно дам вам адрес своей любимой больницы. Сразу, как мы с вами придем к соглашению.

Белый захрипел. Ральф отпустил чужое сердце и брезгливо смахнул призрачные капли крови на грязный пол кафе:

– Не трогайте пистолет, господин Ортон. Он выстрелит в вас.

Муха достал дрожащую руку из-под стола, вытер лицо и пробормотал:

– Вам показалось, господин Бонк. Никаких пистолетов.

– Вот и славно, – кивнул Ральф, поймал бегающий взгляд мужчины, и радужку белого затопила темнота.

Бездна тихо смеялась на тысячи голосов.

Люди… найдут объяснение всему, даже необъяснимому. Так уж устроен человек.

Вот и Ортон решил, что недооценил молодого Бонка, и тот тоже прихватил с собой пистолет. Как некстати ему стало худо! Нет, больше он не станет откладывать визит к врачу. Тут северянин прав.

Ральф поморщился, чувствуя, как всё дальше и дальше вязнет в болоте сознания Мухи, захлебываясь в густой жиже чужих мыслей.

«Второй опасен. Слишком опасен. Муху предупреждали, но он помнил, как доверчиво Бонк смотрел на друга, и с чего-то решил, что сможет и им управлять. Но наследник Юрия, очевидно, неуправляем. Значит, сейчас нужно соглашаться со всем. Дождаться, пока он отвернется и выстрелить в спину. Это – единственный шанс.

Николас поймет. И простит. Это и для его блага тоже! Ни к чему мальчику бомба замедленного действия в друзьях».

Ральф поморщился, отпуская дар, и запил горьким кофе отвратительный привкус на губах. В памяти всплыли слова Фостера: «Знаешь, почему я так редко пользуюсь даром?» Тогда «пустить кого-то чужого в себя» казалось метафорой, зато сейчас он сполна понял друга.

Омерзительно это – ковыряться в чужих мозгах.

А у белого чудные мысли. Ничего, оно и было понятно – просто не будет. Когда бы в его, Ральфа, жизни хоть что-то было гладко? Но до весеннего бала еще есть время, он успеет навести нужные мосты.

Даже в живых Муху оставит, исключительно из-за нежных чувств Ортона к другу. Он ведь, ни больше, ни меньше, а заменил Фостеру отца, и потому имел полное право пользоваться сведениями, предоставленными юным Холдом. Прелестно. Еще прелестнее, что он уверен: мальчик привел к нему Ральфа из лучших побуждений. Ошибся, но что взять со слабоумного?

– Я пришлю вам весточку о нашей следующей встрече, Лукас, – намеренно фамильярно обратился к белому Ральф. – А пока, отдыхайте. Всего вам доброго.

Он поднялся с дивана, оставляя растерянного мужчину за своей спиной. Шаг, еще шаг. Что если бездна обманет? В крови зашкаливал адреналин. Ральф прикрыл веки и, прислушиваясь к тихому смеху любимой сестры, призрачными пальцами перехватил пистолет в ладони Мухи. Он дошел почти до самых дверей, когда раздался глухой выстрел. Обернулся и, демонстрируя поскуливающему от ужаса и боли белому ямочки на щеках, сказал:

– Я предупреждал.

Ортон прострелил себе колено. Заживет, но будет хромать.

Какая жалость.

Ральф вернулся во дворец и, стоя у раковины в мраморной уборной парадного крыла, до тех самых пор пока кожу на ладонях не начало саднить, намыливал руки, смывая с пальцев невидимую кровь.

Глава 22

Дни текли ржавой водой из-под крана. Пришла весна. В дворцовом парке зацвели деревья. Ральф не первый год жил на юге, но всякий раз удивлялся ярко-белым цветам, облепившим пока еще лишенные листвы ветви. Вот и сейчас Бонк стоял у раскрытого окна, вдыхая их тонкий аромат.

– Прошу, господин Бонк, – деликатно отвлекли его от крайне увлекательного занятия.

Ральф развернулся и присел на указанный стул. Расческа с каким-то средством, пара отработанных движений – и из зеркала на Бонка смотрела прилизанная версия его самого.

– Поправить что-то? – уточнил у него парикмахер.

– Нет, всё прекрасно, – без эмоций ответил Бонк и понятливо задрал подбородок, позволяя мужчине равномерно нанести пену для бритья.

За спиной щелкнул дверной замок. Ральф бросил взгляд в зеркало и чуть улыбнулся. Его величество, уже полностью собранный в отличие от наследника, вошел в спальню Бонка, чтобы встать у любимого хозяином комнаты окна. Парикмахер отошел к столику – взять острую бритву, вернулся. Поднял руку, намереваясь начать со щеки, но был остановлен Юрием:

– Дайте мне, – император протянул ладонь, забирая бритву, и вскоре Ральф уже наблюдал его сосредоточенное лицо прямо перед собой.

– Не дергайся, – с улыбкой сказал ему Юрий.

– И не думал, – серьезно ответил Бонк и подставил его величеству шею.

Каждый день по острой грани. Что ему какой-то нож у сонной артерии?

Лезвие почти ласкало кожу, Ральф терпеливо ждал, пока Юрий закончит, и мысленно подсмеивался над ситуацией: кто бы мог подумать, каких только талантов нет у императора? Политик, юрист, историк, лингвист и … брадобрей.

Юрий отвел руку, наклонился к Ральфу и тихо шепнул в самое ухо:

– Я еще и вязать умею.

Бонк расхохотался:

– Полезное умение, ваше величество.

Император критически оглядел результаты своей работы, вернул мастеру бритву и ответил:

– Еще как. Меня, кстати, давным-давно научил твой драгоценный Ник. Не могу не признать, отлично успокаивает нервы.

Парикмахер снял с плеч Бонка накидку, бесшумно собрал свои инструменты, поклонился и оставил их. Ральф поднялся на ноги и, сняв с вешалки красны мундир, накинул его на плечи.

– Неужели?

Юрий шагнул к наследнику, поморщился, чуть подволакивая ногу.

– Отец любил связанный им плед, я хотел подарить ему другой. Лучше.

Император поправил ворот Бонка, помог справится с манжетами.

– И как? – уточнил Ральф.

– Никак, – улыбнулся Юрий. – Плед