собирались в предписанной зоне Z4, где выстраивались шеренгой в спасательных жилетах. Со слипающимися глазами стояли в них минут пятнадцать, потели, кемарили, ждали, когда эта экзекуция закончится. Один раз «повезло», пришлось загружаться в спасательные шлюпы и полчаса учиться плавать вокруг корабля. Лодки были моторными. Но матросы, видимо, ради собственного развлечения и хохмы, предложили поработать вручную. Весла оказались неподъемными. Проснулись тут же…

С питанием для обслуги на судне было поставлено неплохо. Но могло быть и лучше. На четырнадцатой палубе в конце лайнера, на корме, располагалось что-то типа буфета-ресторана со шведским столом под названием «Сад». Он гостеприимно принимал как пассажиров, так и участников всех шоу. Ввиду того, что пассажиров было больше, артистам после вечерней работы мало что оставалось. Нужно было наедаться впрок днем. А за несколько часов до выступления это себе могли позволить немногие. Приходилось на обеде есть как птичкам и запасаться хотя бы фруктами с водой на вечер. Самые отчаянные заворачивали в салфетки выпечку. Сначала все это выносить с собой под насмешливыми взглядами «стаффов» было стыдно, потом – голод не тетка, совесть заскулила, попросила есть и заткнулась до конца круиза.

Дневное шоу благополучно закончилось. Было несколько часов передышки до вечернего. Мокрые от пота костюмы болтались в костюмерной на перекладинах, как морские пираты, повешенные на реях. Артисты снимали грим, настраиваясь на сытный обед.

Синяя Птица, сияющая от предстоящей встречи со Счастьем, предвкушая чревоугодие, громогласно приказало:

– А сейчас все в сад!.. Ну, что, Паха, в «Сад»?

– Ну его… в зад! – Пашка оформил рифму к названию их ежедневного пункта питания. – Чего-то съел там сегодня на завтрак, в брюхе восстание спартанцев.

– О! Это не сад, это рас…садник диареи с сад…диетами на кухне. Костюмчик у тебя, если что, удобный. Не то что у меня там на верхотуре. Ну, подумаешь, пчелка вдруг стала попахивать, может, это мед такого сорта…

– Эквилибрист-калом…бурист! – Огрызнулся Пашка в стиле Рогожина и развил очередную их пикировку. – Вот тебе, Родж, приспичит когда-нибудь, как тогда на премьере, специально оставлю тебя наверху, буду тянуть время до твоего недержания. Без меня не спустишься! Если помнишь, моторчик включаю-выключаю я. Дождусь твоего вселенского позора, потом объявлю: «Внимание, внимание! Почтенная публика! Леди, так сказать, и джентльмены. Смертельный номер! Сейчас ваш американский эквилибрист, он же скунс, безо всякой страховки, отольет на вас свысока. Первые три ряда будут мокрыми, в восьмом ожидается радуга. Маэстро, дробь!..

– Я не скунс! Я – Синяя Птица джунглей! Птица Счастья! – Витька попытался восстановить статус-кво своего сценического персонажа. – И потом, я – русский эквилибрист!

– Ничего, побудешь американским скунсом, зрителям какая разница.

– Ладно! Победил нерушимый союз народов! Россия – США – дружба навек!

Витька миролюбиво соединил свои кисти в рукопожатии над головой.

– Да уж, дружбаны вы известные…

– Это они известные! Я же, как Эрнст Неизвестный, просто там живу! Иногда. Ладно, обойдемся сегодня без «Сада-маза». В знак пролетарской солидарности трудящихся всех стран и с тобой лично я тоже голодаю. Готовимся к следующему шоу…

Глава тридцать четвертая

В Пашкиной каюте без всяких рассветов день начинался резко, стоило щелкнуть выключателем. Главное было не забыть прикрыть глаза, чтобы не шарахнуло ярким светом по сетчатке. Затем он включал телевизор, сверял точность времени своего хронометра с мировым эталоном, вяло пытался сделать зарядку, насколько позволяли размеры его морского пристанища. В лучшем случае это были приседания, короткие взмахи согнутыми руками, чтобы не лупить с размаху по стенам и потолку, легкие наклоны корпуса в стороны. Все остальное он оставлял до встречи с закулисной площадкой театра перед шоу и на потом, в спортзале.

Вечером, перед сном, Пашка снова включал телевизор. Там в одно и то же время крутили одни и те же фильмы из картотеки лайнера, поэтому каждый день он попадал на одни и те же шедевры мирового кинематографа. Пашка раз пятнадцать пережил телевизионный «Армагеддон». Из «Трехсот спартанцев» знал персонально в лицо каждого, посмотрев этот фильм триста раз. «Трансформеры» снились чуть ли не ежедневно, вклиниваясь в ночные сюжеты эротических фантазий, рожденных пляжами Бермудов.

Пашка любил и другой «телевизор», где сюжеты не повторялись, при их кажущемся однообразии. Пашка обожал закаты. Витьке он предлагал совместный просмотр, но тот отмахивался – некогда, молодость проходит, надо действовать. И действовал – уходил в «ночное»…

Пашка всегда, где бы он ни был, любил провожать на другую сторону Земли уходящее солнце, куда-то туда, в неведомое. Оранжевое светило завораживало, звало с собой. Он улетал к горизонту душой, пытаясь продлить угасающий день хоть на мгновение. Есть в уходящем дне что-то таинственное, загадочное. Закат похож на закончившуюся жизнь. Затем тьма. Надежда. И ожидание новой жизни…

Любил Пашка и рассветы. Всегда. Сколько себя помнил. Он был безусловным романтиком с тонкой душой. Будучи на гастролях, в погожие дни вставал, стоило небу посветлеть. Уходил бродить по тротуарам еще толком не проснувшихся, не умытых и не причесанных городов, где улицы пока еще пусты, а звуки зарождающегося дня – робки, вполголоса. Мысли Пашки в этот час были чистыми и светлыми, какими-то простыми и точными…

Сейчас, на корабле, в круизе, на рассветы пока сил не хватало. В ранний час из «могилы» не хотелось выбираться. Измученное бесконечными трудами тело валялось амебным и почти бездыханным в кромешной тьме каюты до означенного часа. Но на закаты он силы и время находил. Поднимался на самую верхнюю, открытую палубу. Прислонялся к поручням или садился в шезлонг, замирал, устремляясь вдаль. Упивался морским воздухом после душного театрального зала.

Поражала бескрайность океана, отсутствие берега, будто нет и никогда не было земной тверди на этой планете. Вызывала трепет мысль, что под тобой до дна многие километры и держит тебя от погибели только тонкая пленка соленой воды и островок, называющийся кораблем. В шторм его надежность вызывала сомнения. Если стоять в длинном коридоре, то было слышно, как потрескивает стальная плоть корабля. Пугала прямая линия между каютами, которая вдруг начинала заметно изгибаться…

Пашка дышал и не мог надышаться каким-то особенным, первозданным, диким океанским воздухом.

В его любимом романе Жюля Верна «Зеленый луч» героиня узнаёт о существовании этого крайне редкого природного явления и решается на далекое путешествие ради того, чтобы его увидеть. Пашка даже представить себе не мог, что однажды ему повезет, он окажется в океане и так же станет ждать встречи с лучом. По преданию, кто его увидит, будет счастлив всю свою жизнь. Да, он хотел быть счастливым. Очень! Что такое