Писец расположился в углу зала, неспешно и тщательно разгладил лист бумажного тростника, разложил свои принадлежности.

Женщина из Таэху подошла к изголовью, почти любовно обняла ладонями лицо пленника и зашептала слова молитвы. В эти мгновения она удивительно напоминала изображения Богини Аусетаар на саркофагах, защищавшей умершего так, как защищала Своего супруга, Ануи, в ходе Его божественного преображения.

Мужчина остановился у ног жреца, а затем двинулся вдоль стола, держа ладонь над пленником и изучая его внутренним взором целителя. Безучастно он описывал состояние органов, подчеркнув, что сердце ослаблено, и его требовалось укрепить, чтобы смерть не пришла слишком скоро. Закончив с этим, он внимательно посмотрел на инструменты, выбрал тонкий нож и сделал первый надрез, совсем неглубокий. Пленник резко вздохнул. Таа смотрел, как струйка крови сбегает по животу под рёбрами, впитывается в белую ткань. По странной иронии, Таэху начал как раз с того места, с которого бальзамировщики обычно начинали рассекать тело, чтобы вытащить внутренности.

Таэху поднял кувшин с маслами, принюхался, брызнул несколько капель на рану.

– После введём внутрь, – отставляя кувшин, безучастно проговорил Таэху, – скорее для писца, чем для кого-то ещё из присутствующих. – Не сразу – в агонии внутреннего распада тело удерживать сложнее.

Таа кивнул своим мыслям – в юности ему случалось проводить подготовку плоти умерших ремесленников и крестьян, не извлекая внутренности, а постепенно растворяя их маслами. Масло позже выводилось тем же способом, которым тело при жизни покидали остатки пищи. Затем само тело проходило очищение в натроне. Он попытался прикинуть в уме, за сколько дней растворится кишечник ещё живого рэмеи, но, учитывая работу целительницы Таэху, оценить точное время было сложно.

Великий Управитель скрестил руки на груди, неотрывно глядя на пленника. Его лицо сейчас мало чем отличалось от лика статуи божественного Ваэссира.

В народе говорили, что Эмхет могли подчинить любого, кто жил на их земле. Таа не знал, как далеко простирались пределы Силы старшего царевича, но едва ли Хатеперу Эмхет было сложно сломать разум провинциального бальзамировщика. Сложнее как раз было не сломать безвозвратно, а ювелирно извлечь оттуда необходимое. Таа понимал его план – постепенно разрушить оболочку, чтобы инстинктивный страх плоти перед распадом ослабил разум, расшатал затворы, удерживавшие тайны.

Таэху меж тем аккуратно увеличил разрез: достаточно, чтобы его пальцы теперь могли проскользнуть в рану, аккуратно, почти ласково раздвигая кожу, побуждая открыться, уходя глубже в плоть.

Пленник не солгал. Чтобы услышать его крик, действительно не потребовалось долго ждать…

* * *

Дневная трапеза в каменоломнях была целым событием, своего рода небольшим праздником. Рэмеи и люди радовались шумно, с песнями и задушевными беседами.

Труд был тяжёлым, хотя платил Император хорошо, выделял в достатке пищу, присылал искусных целителей. Едва ли многие из работников думали о том, что оставляют своё имя в вечности, хотя трудиться на благо величия Обеих Земель было своего рода национальной гордостью. В народе издревле считалось также, что Владыка замолвит слово перед Богами и особенно выделит тех, чьими руками возводились Дома Вечности и Обители Высших – гробницы и храмы. Но основной мотивацией, конечно, становилась не далёкая вечность – о ней простые рэмеи и люди думали уже разве что на склоне лет, – а хороший паёк и уверенность в завтрашнем дне. Когда заканчивалась страда на полях, многие крестьяне уходили на работы в масштабном имперском строительстве, стремясь заработать больше для себя и своих семей. По всей Империи было возведено множество храмов, с приходом каждого нового Владыки обновлявшихся и расширявшихся во славу божественных покровителей Таур-Дуат, во славу памяти и истории Обеих Земель. Но никогда рэмеи не создавали ничего величественнее творений своих древних предков – Планарных Святилищ, пронзавших бирюзовую высь небес. Возможно, тайны их постройки были безвозвратно утеряны – Владыки древности унесли с собой немало знаний… А возможно, повторить работу зодчих, благословлённых самими нэферу, никто из потомков не считал нужным.

Здесь Анирет ни с кем не говорила о величии народа и памяти своих предков. Она пришла в каменоломни не как царевна Эмхет, а как одна из простых работников – так же, как когда-то училась возделывать землю среди крестьян, ловить рыбу среди рыбаков, ставить силки среди охотников. Ваэссир знал свой народ, и знать свой народ обязан был каждый из тех, кто нёс в себе Его божественную суть, Его золотую кровь.

Улыбаясь, девушка слушала байки мастеровых, наблюдала издалека за тем, как старшие разнимали драки между излишне горячими рабочими, не без интереса изучала повседневные записи на остраконах[11], среди которых, помимо расчётов материалов, попадались и скабрёзные шутки, и жалобы начальнику работ, и просто забавные рисунки.

Мастер, обучавший царевну, рассказывал ей про виды гранита, про то, как формировались в теле земли пласты породы. Разумеется, за столь короткое время, что было отведено для обучения, он не мог вложить ей между рогов свои обширные знания об обработке камня, но то, что успевал – передавал ей, и Анирет впитывала, впитывала вживую, а не из свитков, как именно возводилась её Империя.

Ворочать глыбы наравне с мужчинами её не заставляли – лишь пару раз дали попробовать, просто чтобы царевна почувствовала тяжесть такой работы. Но она помогала обтачивать деревянные клинья и собирать волокуши, сбивать грубую породу с тела будущих обелисков и прочее. Так или иначе, но она соприкоснулась со всеми этапами подготовки к масштабному строительству имперских монументов. И замешивание глины для сырцового кирпича было одним из самых лёгких занятий.

Сейчас Анирет, уже не заботясь о том, что её короткая туника и волосы под платом были в пыли, а на ступнях налипла грязь, сидела, скрестив ноги, на огромной каменной глыбе, почти уже обточенной в гладкий блок, и ела. После тягот утренних работ мало что могло сравниться с положенной порцией прохладного пива, кашей из полбы и подсушенного хлеба. Благодатная тень скалы падала так, что защищала от лучей солнца, палящего нестерпимо в это время дня на юге. В целом свете сейчас не было места лучше! На сердце царила лёгкость. Мышцы привычно гудели от усталости, но разум был чудесно пуст, отдыхая от всех тех знаний и тревог, занимавших внимание царевны вне работы.

Рядом один из рабочих её группы с энтузиазмом рассказывал, как недавно вызволял из шахты кошку, которая решила произвести на свет потомство именно там – не иначе как хотела сразу же соприкоснуться с божественной вечностью! Мужчина так забавно подражал мяуканью и шипению потревоженной новоиспечённой матери, что царевна от смеха поперхнулась