Эдит многозначительно взглянула на Сенлина и положила руку на эфес меча. Ее незаряженный пистолет потерялся в колодце, но это не имело значения. Она не раздавала пустых угроз, в ее осанке не было бахвальства. Она не позволила бы бормочущему проводнику закрыть дверь в клетку, чего бы это ни стоило. Зная, что случилось в последний раз, когда она оказалась в заточении, Сенлин не мог ее обвинять.

Должно быть, ход почувствовал ее волнение, потому что поднял обе руки, как будто сдаваясь, и сказал:

– Марат, Марат.

На мгновение Сенлин подумал, что ход самого себя называет Маратом, и преисполнился отчаяния: ведь это бы означало, что с хозяином не удастся объясниться. Затем они услышали приближающийся скрип, и ход расплылся в улыбке. Скрип представлял собой фразу из трех восходящих нот, которые повторялись снова и снова, словно песня влюбленной птицы.

Затем источник скрипа появился на пешеходной дорожке снаружи камеры. Это был мужчина в инвалидном кресле. Бритоголовый, в простой рубахе – в каком-то смысле самый обычный ход. Его улыбка излучала уверенность и добродушие. Несмотря на то что он был среднего возраста, его бледная кожа светилась жизненной силой, и этого впечатления не умаляли ни инвалидная коляска, ни плед, покрывающий ноги. Его лицо обладало теми идеально симметричными чертами, которые часто находят отражение в искусстве, но редко встречаются в природе.

– Добро пожаловать, – тепло сказал он. – Полагаю, вы ищете меня. Я Люк Марат.

За отважным порывом слишком быстро последовало трусливое сожаление, и это стало для Адама неожиданностью. Поначалу, призвав монстра стуком по корпусу корабля, он почувствовал себя очень мужественным человеком. Но когда тварь развернулась и помчалась к нему, героический дух испарился, и теперь ему хотелось лишь убежать и спрятаться.

Он отступил к пролому в перевернутом судне. С качающимся фонарем в руке соскользнул обратно в каюту по склону песчаной дюны. Скелеты, которые раньше казались жуткими артефактами, теперь выглядели зловещими наблюдателями.

Он заметался в поисках чего-то большого и тяжелого, чтобы перегородить вход.

Он ничего не мог использовать в качестве баррикады. Здесь не было ничего, кроме конфетти из вещей мертвецов.

Деревянные стены каюты загрохотали от тяжелого удара. Адам забрался на перемычку двери, что вела на палубу, и попытался ее отодрать, но, когда корабль перевернулся, ее придавило намертво, и у него ничего не вышло.

Почему он покончил с собой, чтобы спасти Ирен – женщину, чья смерть всего несколькими месяцами ранее показалась бы ему непримечательной и, учитывая ее жестокую профессию, неизбежной?

Он учуял смрадную землистую вонь, прежде чем увидел зверя. Черная морда, заостренная, словно палец, появилась из-за края пролома. Дрожь пробежала по ногам и рукам Адама. Стеклянные стенки фонаря задребезжали в металлическом корпусе.

Испуг от близости твари неожиданно наделил Адама мгновением ясности. Он понял, зачем отвлек зверя от Ирен. Старая амазонка, какой бы она ни была неотесанной, любила Волету. И хотя Адам не понимал ее привязанности, он не раз видел ее силу. И он знал: сестра будет в большей безопасности с Ирен, чем с ним. Ему пришлось столкнуться с неудобным фактом, которого не в силах избежать ни один старший брат: сестра в нем больше не нуждалась.

Это было мрачное откровение, полученное за мгновения до смерти, но оно придало Адаму твердой решимости. Если удастся каким-то образом спастись, он не станет тратить жизнь на погоню за Волетой. Он изменится. Он найдет для себя новую цель.

Паукоеда прозрения Адама нисколько не впечатлили. Зверь наклонил башку и неуклюже спустился в каюту.

Не поддаться очарованию харизматичного хозяина было трудно. Он внимательно выслушал историю о том, как они потерпели крушение в Садах, что было, в общем-то, правдой, если не считать вопиющего отсутствия в рассказе команды и преследующего их Комиссара; охал и ахал, словно по нотам, когда Сенлин повествовал об испытании с роем пауков и глубоким колодцем. Густые брови Марата словно разыгрывали собственную пантомиму: они изгибались и приподнимались, сопереживая рассказу во всех подробностях. Если он и подозревал что-нибудь по поводу их целенаправленного вторжения в свою миссию, внешне это никак не выражалось. Когда Сенлин вручил ему украденные книги в подарок – учитывая изобилие литературы вокруг, это был довольно неуклюжий жест, – Марат принял дань с безупречным изяществом.

– Мы постоянно нуждаемся в новом материале. Мои друзья с неутомимой энергией изучают письменное слово.

Их проводник, которого Марат называл Коро, вернулся с подслащенным ячменным чаем и твердыми галетами. Подав угощение, Коро указал на свои ноги и стал тянуть себя за сандалии, пока они не поняли, в чем дело, и не отдали ему промокшую насквозь обувь. Коро напихал внутрь ее соломы, чтобы быстрее высохла, а потом взялся за чистку. С таким гостеприимством Сенлина не привечали уже много месяцев, и он не мог не счесть это благим предзнаменованием. Может быть, они наконец-то нашли того, кто им поможет.

Но то, что его расслабило, Эдит лишь ожесточило. Ей ничего не нравилось: ни житье в клетках, ни бессмысленные речи, ни подозрительное количество вооруженных ходов, которые стояли в дверных проемах и вышагивали по коридорам. С ее точки зрения, миссия – это придорожный приют, где можно отыскать воду для коня, место для очага и, возможно, получить кое-какие ценные указания у местного отшельника. А это место – не миссия, и хозяин – не отшельник.

Люк Марат понравился ей меньше всего. Он выглядел человеком, который не привык, чтобы ему говорили: «Нет». Чем чаще он демонстрировал им очаровательную улыбку, тем сильнее она хмурилась.

Впрочем, перед едой даже Эдит не устояла.

Они старались изо всех сил не глотать чай и не уплетать галеты слишком быстро, а также не чувствовать себя ужасно виноватыми за еду и питье, пока команда ждет с пустыми желудками. Марат же говорил о своей миссии.

– Мы здесь уже девять лет. Вначале нас было всего несколько. Коро был одним из тех немногих храбрецов.

Ход при звуке своего имени отвлекся от работы. Марат сказал ему несколько слов на тарабарском языке, и ход рассмеялся над непостижимой шуткой.

– Я спросил его, не скучает ли он по старым добрым временам, когда мы впервые прибыли сюда. Видели бы вы Зоопарк в те дни… Здесь жили пауки. Паутина была невероятной. Мы как будто продирались сквозь матрас. – Он покачал головой, нахмурив красивый лоб. Коро взялся за другой ботинок. Шуршание щетки аккомпанировало приятному голосу Марата. – Когда берешься за что-то новое, всегда наступает минута, в которую все кажется зыбким и хрупким. В нашем случае это длилось годы. По нам сейчас этого не заметно, однако мы были очень близки к вымиранию.