Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был птичник, золотая лестница, заполненная десятками заводных птиц. Они сидели ярусами, самые крупные – на нижней ступеньке, самые маленькие – на верхней. Их корпуса из драгоценных металлов украшали выгравированные перья и гребни. Опаловые инкрустации покрывали клювы и глаза. Позади птичника располагался массив механизмов и рычагов. Коро взялся за рукоятку у основания машины и ждал сигнала.
– Этот карильон[4] когда-то был гордостью Золотого зоопарка, – сказал Марат. – Сфинкс построил его, чтобы продемонстрировать красоту своих машин. Вот, послушайте его восторженную песнь.
Марат кивнул Коро, и тот начал крутить рукоятку.
Раздался резкий невыносимый шум. Сперва зазвучало нестройное дребезжание кухонных кастрюль, в котором было что-то от похоронного марша, потом к нему присоединился металлический взвизг скручивающейся стали. Гулкие расстроенные колокола звенели точно молотки в кузне. Птицы хлопали крыльями и дергались, выполняя мучительную последовательность действий, к которой их побуждал Коро, вращая ворот как безумный. Крылья двигались вкривь и вкось, головы отваливались, а изнутри машины сыпались звонким дождем болты и гайки.
Сенлин и Эдит вздрогнули в креслах, съежились, как будто это могло помочь ушам. Все это время Люк Марат глядел на них, сияя, и даже его привлекательная внешность не скрывала садистских побуждений.
Наконец он знаком велел Коро прекратить.
– Знаю, о чем вы думаете, – сказал Марат. – Какой дешевый трюк – позволить заводной машине проржаветь, а потом высмеять ее за то, что она не работает должным образом. Но в том-то и дело. Машины не служат нам, мы служим им. Если завтра они все исчезнут с лица земли, наша раса останется. Но когда мы убираем руку от машины, она умирает. – Марат смаковал эти два слова. – Сфинкс строит нам хозяев, в которых мы не нуждаемся. Самое сердце Башни – это машина, динамо-машина, которая крадет энергию мужчин и женщин, превращает ее в молнию и направляет в его мастерскую, чтобы произвести на свет больше хозяев, больше машин. Как можно служить такому человеку?
Эдит держала себя в руках, хотя Сенлин чувствовал ее напряжение. Марат ждал, когда она заговорит, и наконец Эдит смогла сложить в предложение несколько коротких слов:
– Легко судить о жизни, которую ты не вел.
– Верно, – согласился Марат, и его кресло сыграло три нисходящие ноты, откатываясь от стола.
Он сдернул плед с колен. Его ноги поблескивали в золотом свете лампы, освещая лицо, как зеркальный пруд. Сложные механизмы и стержни виднелись между бедренными пластинами и круглыми щитками на коленях. Броню украшали изысканные арабески, как и руку Эдит. Но в отличие от ее руки, ноги Люка Марата были мертвыми и неподвижными.
– Сфинкс соблазнил многих, очень многих мужчин и женщин красивыми машинами, которые способны ужасно вопить. Он убежден, что его работа – плод прогресса и ее нужно защищать от любых несогласных. Девять лет назад я предпочел это кресло приказам безжалостного жестянщика и ни разу не пожалел об этом.
Хотя Сенлин крайне симпатизировал Эдит и готов был стереть Сфинкса из ее жизни, будь это возможным, он вдруг ощутил ужасное, безнадежное чувство, никоим образом не связанное с симпатией. Оно было целиком и полностью эгоистичным. Он осознал, что в очередной раз втянут в спор, который его не касается. Одержимость Огьера картиной привела к падению Тарру и чуть не убила самого Сенлина. Когда его втянули в политику Порта Голла, он сделал Родиона своим врагом – в итоге был вынужден его убить.
Сенлин стал вором и убийцей из-за амбиций и споров других людей, и ни один не приблизил его к воссоединению с Марией. Происходящему надо положить конец, прежде чем Марат хитростью заставит их включиться в его борьбу.
– Уверяю вас, – откровенно сказал Сенлин, удивив хозяина, который, казалось, забыл про него, – я здесь не для того, чтобы спорить о влиянии Сфинкса или его замыслах, гнусных или справедливых. Я ничего не знаю об этом человеке, и такой расклад меня вполне устраивает. Честно говоря, мы слишком ничтожны, чтобы как-то повлиять на ваши планы или его. – (Хозяин недоверчиво ухмыльнулся.) – Я пришел только потому, что мне нужно попасть в Пелфию, а порты для меня закрыты. Я лишь прошу указать выход на Черную тропу, и мы уйдем своей дорогой.
Марат со смехом набросил плед на мертвые механические ноги.
– Капитан Мадд, возможно, это первый раз в истории, когда кто-то попросил показать ему Черную тропу. – Он снова повернулся к Эдит. – Вы хотите составить ему компанию, блюстительница?
– Хочу, – сказала она и насладилась его изумлением.
– Любопытно…
– Так вы нам поможете? – спросил Сенлин.
– Разумеется. Я живу, чтобы служить собратьям-ходам.
– Собратьям-ходам?
– Вы же не думаете, что сможете ступить на тропу в нынешнем виде? Вы там и ночи не продержитесь. Не все ходы великодушны, как я. Кое-кто из них таит обиду на всех свободных людей, и в особенности на блюстителей. Даже если вы и доберетесь до Пелфии живыми, стоит вам выскочить из стены, местная полиция вас арестует и приговорит к ходству.
Лицо Сенлина темнело с каждым словом Марата.
– Значит, вы предлагаете, чтобы мы добровольно стали ходами?
– Вы сказали, что хотите отправиться по Черной тропе. Это единственный способ. Я могу даже снабдить вас кандалами и грузом.
Сенлин все это время наклонялся вперед, сидя в кресле, но теперь откинулся на спинку – его тело признало поражение. Миг спустя разум пришел к тому же выводу: план испорчен. Отсюда он в Пелфию не попадет.
Разочарование гостя не тронуло Марата.
– Может быть, на Черной тропе, – проговорил он, поворачиваясь к Эдит лицом, безупречным, как у статуи, – вы поймете, что смириться с потерей лучше, чем жить ради чужой выгоды.
Потом хозяин развернул кресло к выходу.
– Считайте, что стоите на перекрестке. Вы видели, как живется в Башне одиночкам. В конечном итоге они оказываются заблудшими, искалеченными, потерпевшими кораблекрушение или – простите меня за такие слова – попрошайками. Вы можете продолжать жить по прихоти ветра и по указанию своего хозяина или можете разделить жизнь с друзьями, которые борются, чтобы вернуть достоинство и свободу, с теми, кто их ограбил. Поразмыслите над этим. Даю вам ночь. Завтра сможете присоединиться к нам и стать свободными.
Он ушел тем же путем, каким пришел, и оставил дверь клетки открытой.
Пожалуйста, не пытайтесь оседлать заводных зверей. Не надо гладить или дразнить паукоедов. Приберегите такие банальности для других, более восприимчивых существ.
Адам никогда не считал себя коротышкой. Правда, он всегда был немного ниже сверстников, но отличался достаточно широкими плечами, чтобы проталкиваться сквозь толпу, и достаточно внушительной осанкой, чтобы отбить у хулиганов желание приставать к нему. Ему не раз приходилось сталкиваться с более крупными людьми. В свои лучшие дни он даже воображал, что его взгляд – пусть и монокулярный – в силах выражать угрозу.