Я не стал ничего объяснять, она и так все поняла.

– Пойдем пить чай, – сказал я. – Птичка погорячилась.

И вдруг Мила зарыдала. Я мог простить этой твари свою изуродованную кисть. Но слез Милы я простить не мог.

«Ты понимаешь, что это война?» – взглядом сказал я ему. Кеша сидел на шкафу повернувшись к нам хвостом.

– И все-таки я не понимаю, – удивленно говорит Вика, присаживаясь рядом со мной на корточки и поглаживая Лизу. – Первая встреча с Кешей, и вдруг такая ненависть.

– Потому что мы были с ним похожи, – задумчиво произношу я. – Мы это поняли с первого взгляда. Если бы этот попугай умел говорить, он замучил бы ее своими словами, как я своих родных. Но у него, кроме говна, ничего в душе не было.

– Вы хотя бы обработали кисть?

– У Милы йода не нашлось, но в холодильнике обнаружилась бутылка водки. Я протер раны водкой, она перебинтовала руку, я хлопнул еще сто грамм… как бы для нервов.

– Знаем мы твои нервы, папик!

– Нет, больше я пить не стал. Видишь ли, Миле был противопоказан алкоголь, даже капля его. Это из- за почек. Иногда, читая книгу, она могла задумчиво закурить сигарету. Но когда в первый раз я это увидел, то осторожно отобрал окурок, протер ей губы чистым носовым платком, поцеловал и сказал, что курить мы не будем, а будем лечиться. Я уже искал ей хорошую платную клинику в Москве. «Ни за что!» – сказала она. «Ты подлечишься в клинике, – сказал я, – потом мы поедем в лучший в мире санаторий. Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день».

– Где вы спали той ночью? – спрашивает Вика.

– А ты проницательная девочка! – поражаюсь я. – Задаешь точные вопросы. Конечно, я спросил, нет ли раскладушки.

– Есть, – сказала Мила и стала стелить на свою кровать свежее белье. – Раздевайся! Или ты хочешь принять душ? Я дам свежее полотенце.

– Может, вместе с тобой? – неловко пошутил я.

– Размечтался. Иди помойся первым. Я потом.

Полчаса я стоял под контрастным душем и полностью протрезвел. Когда из душа пришла Мила в своей ночнушке, я, веришь ли, чуть ли не задохнулся от спазма в горле, отвернулся к стене и заплакал как дитя. Меня разорвало изнутри. В эту ночь у нас случилось все. Но в самый интимный момент я почувствовал что-то неладное. Я оглянулся назад и при свете ночника увидел попугая. Он сидел на грядушке кровати и буравил нас тигриным взглядом. Слава богу, глаза у Милы были закрыты. Я махнул рукой и смел Кешу с грядушки. Он перелетел на одеяло и стал подпрыгивать в такт нашим движениям. Я смахнул его еще раз. Кеша снова уселся на грядушке. Эта подлая циничная гадина изучала каждое наше движение.

– Что случилось? – полуобморочно спросила Мила, открывая глаза. Я ласково прикрыл их ладонью.

– Ничего… ничего…

Утром, когда я умывался и чистил зубы, Кеша изволили завтракать в своей клетке. Мила подсыпала ему проса, положила кусочек яблока и сменила воду.

– Позволь, я буду чистить его клетку, – сказал я. Никакого отчетливого плана еще не было в моей голове.

– Хорошо, – согласилась Мила. – Честно говоря, это самое неприятное занятие в этом доме… Буду тебе очень благодарна.

– А уж как Кеша будет мне благодарен, – подхватил я. – Клетка, вычищенная заботливой мужской рукой. – Я потряс в воздухе забинтованной кистью. – Это счастье для волнистых попугайчиков!

– Но-но! – Мила погрозила мне пальчиком. – Только не вздумай ему мстить за руку. Просто у Кеши сложный характер.

– Кто тебе его подарил?

– Моя лучшая подруга.

– Она тебя очень любит.

Разными хитростями и приманками мне удавалось заманивать Кешу на ночь в клетку и запирать ее на замочек, потому что в надежность крючков я не верил. Я убедил Милу, что спать птичка должна в своем домике, а летать ночью по квартире просто небезопасно, Кеша же не видит в темноте (я был уверен, что этот терминатор все видит и в потемках, как кошка).

Первые несколько ночей Кеша неистово бился в клетке, требуя «свободу попугаям», но потом смирился. Наша жизнь вошла в нормальное русло. Единственное, что меня удручало, это категорический отказ Милы ложиться в клинику. Но потом я понял, что ее отец был прав: душевных ресурсов в Миле было гораздо больше физических. К тому же (тут я горжусь!) ее жизнь со мной, кажется, добавляла ей этих ресурсов. Мы стали как бы одно тело и одна душа. Это бывает редко, но когда случается, ты чувствуешь невероятный прилив сил. Из одного ты становишься двумя. У меня вдруг все стало получаться! В издательствах взяли все мои книги, и они имели невероятный успех. Я вошел в десятку самых популярных писателей, появились деньги. Мы с Милой побывали на Соловках, на Бали, на Цейлоне, потом отправились в трехмесячный тур по Европе. Кеша жил в это время у лучшей Милиной подружки. Возвращая его нам, она удивленно говорила: «Как он у вас изменился! Общительным не стал, но такой тихий…» И я гордился своими педагогическими достижениями, забыв главную поговорку наркоманов: «Героин умеет ждать!»

Все эти дни Кеша подбирал свой кривой клюв ключиком к замочку. И – подобрал-таки, гад! Как-то часа в два ночи я вышел на кухню покурить (при Миле я себе этого не позволял) и вдруг увидел, что клетка открыта и пуста. «Вылетел, сволочь! – подумал я. – Тогда хрен тебе, а не красивая попугаиха!» Но пока я дымил, меня привлек странный звук холодильника. Он был советского производства и всегда дребезжал громко, но в этот раз даже не дребезжал, а колотился, как припадочный, задней решеткой о стенку.

В кухню вбежала Мила. Она что-то почувствовала и проснулась.

– Где Кеша? – тревожно спросила она. – В комнате его нет.

Страшная догадка пронзила меня. Рывком я чуть не опрокинул холодильник. Из-за решетки на пол выпало тельце Кеши. Не знаю, сколько времени его колошматило о стену решеткой и всей массой холодильника. Я поднял Кешу с пола и бережно положил на стол. Мила тихо заплакала и помчалась в прихожую звонить в ночную ветеринарку. «Какой странный суицид, – подумал я, глядя на бездыханное тельце. – Зачем было залетать за холодильник? Неужели Кеша всерьез решил своей смертью отомстить мне? Я показал ему, кто в доме хозяин, а он совершил свое птичье харакири. И теперь между мной и Милой всегда будет лежать призрак мертвого попугая. Ведь это я лишил его свободы, а Мила – фанатичная ее поклонница. Вряд ли мы вообще когда- нибудь ляжем вместе».

Ветеринар приехал неожиданно быстро, быстрее, чем приезжают к инфарктникам и аппендицитникам. Я вышел его встречать. Но когда мы пришли на кухню, Кеши на столе не было. Он сидел на дребезжащем холодильнике, важно посматривая на нас.

– Это ваш больной? – мрачно спросил ветеринар. – А по виду совершенно здоровый.

Мы объяснили ему, как было дело. Странно, но Кеша легко дал ветеринару себя осмотреть, ни разу не шелохнувшись и не попытавшись клюнуть в руку.

– Это невероятно, – пробормотал ветеринар, – попугайчик абсолютно цел. Не сломано ни одной косточки.