– …тридцать лет тому назад. И ежели я говорю, что не спал, когда увидел этого толстенького ангелочка, так уж все должны…

– В воскресной школе учителей не хватает. Господь свидетель, что это так.

– …верить в мои слова.

Они перекидывались фразами, точно мячиками для пинг-понга – те всякий раз пролетали над сеткой и оказывались на стороне соперника. Смысл их разговора утратился окончательно, осталась одна лишь пикировка. Обмен репликами принял упорядоченность группового танца, приобрел отрывистость, с каким хлопает по ветру выстиранное в понедельник белье: сперва к востоку, потом к западу, с одной целью – выбить из ткани всю сырость.

Через несколько секунд опьянение потусторонним прошло, будто и не бывало, и Мамуля принялась уговаривать мистера Тейлора взять в дом одного из мальчишек Дженкинсов – заодно поможет на ферме. Дядя Вилли клевал носом у огня, а Бейли унесся обратно в нестрашные приключения Гекльберри Финна. Комната изумительным образом переменилась. Тени, которые до того сгустились и удлинились над кроватью в углу, исчезли или преобразились в темные силуэты знакомых стульев и прочих предметов. Свет, метавшийся по потолку, присмирел, складывался уже не во львов, а в кроликов, не в оборотней, а в осликов.

Я постелила мистеру Тейлору матрас в комнате дяди Вилли и забралась к Мамуле под бочок: я впервые проведала, что она настолько добра и праведна, что может повелевать шкодливыми духами, как вот Иисус повелевал волнами. «И сделалась великая тишина».

Все дети в Стэмпсе прямо-таки дрожали от предвкушения. Переживали и некоторые взрослые, но что до молодежи, ее будто бы охватила выпускная эпидемия. И среднюю, и старшую школу в этом году заканчивали многолюдные классы. Даже те, кому до блаженного освобождения оставалось еще много лет, рады были помочь с подготовкой – как бы порепетировать. Ученики на год младше, которым предстояло вскоре занять стулья выпускников, по традиции обязаны были продемонстрировать свои организаторские таланты. Они вышагивали по школьному зданию и двору, командуя младшеклассниками. Ощущение власти было им в новинку, поэтому им случалось слишком раскомандоваться – тогда их просто переставали слушаться. В конце концов, будет и следующая четверть: шестикласснице не помешает понарошку обрести сестру в восьмом классе, а десятикласснику назвать двенадцатиклассника «братан». Надо всем царил дух взаимопонимания. При этом самое аристократическое сословие представляли собой выпускники. Подобно путешественникам, собравшимся в некие экзотические страны, они проявляли отменную забывчивость. Являлись в школу без учебников, тетрадей и даже карандашей. От добровольцев, готовых выдать им вещи на замену забытым, не было отбоя. Подношение принимали, то благодаря, то не благодаря расторопных тружеников, – на ритуалы, предшествующие выпуску, это никак не влияло. Даже учителя с уважением относились к притихшим, повзрослевшим старшеклассникам и говорили с ними если не как с равными, то как с людьми лишь немного ниже себя. После того как огласили результаты экзаменов и выставили оценки, одноклассники – они вели себя почти как члены одной большой семьи – сразу же выяснили, кто закончил неплохо, кто отлично, кто те бедолаги, которые не аттестованы.

В отличие от школы для белых, Подготовительная школа округа Лафайет не имела роскошеств в виде лужайки, изгороди, теннисного корта или решеток, оплетенных плющом. Два ее здания (основное плюс старшие классы и кабинеты труда) стояли на неухоженном холме и вообще не были обнесены забором, который обозначал бы границы и отгораживал школу от соседних ферм. Слева от школьного здания находился большой пустырь, который по мере надобности превращали в бейсбольное поле или баскетбольную площадку. Ржавые кольца на шатких столбах составляли все спортивное оборудование; впрочем, у учителя физкультуры можно было взять на время бейсбольные биты и мячи – если бравший вызывал доверие, а площадка была свободна.

Вот по этому каменистому пустырю, на котором лишь кое-где росла хурма – деревья с раскидистыми кронами, – и шагали выпускники. Многие девочки держались за руки и уже не утруждали себя разговорами с младшеклассницами. Вид у них был слегка печальный – как будто эти старосветские края более не для них, их ждет нечто более высокое. Мальчики, напротив, вдруг сделались общительнее, любезнее. Явная перемена по сравнению с угрюмой заносчивостью, которой от них так и разило во время подготовки к экзаменам. Похоже, они были не готовы оставить в прошлом старенькую школу, знакомые тропки и классы. Лишь очень немногие собирались учиться дальше: в одном из многочисленных на Юге сельскохозяйственно-механических техникумов или в каком-нибудь училище, где из чернокожих готовили плотников, фермеров, рабочих, каменщиков, горничных, поваров и нянек. Будущее тяжко давило им на плечи, мешало разглядеть общую радость, которой так и лучились мальчишки и девчонки в выпускном классе средней школы.

Те родители, кому это было по карману, купили себе новую обувь и готовую одежду в «Сирс и Робак» или «Монтгомери Уорд». Кроме того, лучшей портнихе было заказано сшить пышное выпускное платье и укоротить брюки из комиссионки, которые потом нагладили до армейской безупречности к такому-то важному событию.

А событие действительно считалось важным. На церемонию приходили белые, двое-трое из них выступали с речами о Боге, родине, жизненном укладе южан, а миссис Парсон, жена директора, исполняла марш выпускников, пока ученики младших классов строем шли по проходам и занимали места у сцены. Выпускники дожидались в пустых классах, чтобы потом появиться с должной торжественностью.

В Лавке я оказалась в центре внимания. Этакая именинница. Бейли закончил школу годом раньше, хотя для этого ему пришлось отказаться от всех мыслимых удовольствий – он наверстывал время, потерянное в Бейтон-Руж.

Все мои одноклассницы сговорились надеть кремово-желтые пикейные платьица, Мамуля на совесть потрудилась над моим. На вороте она сделала крошечные вытачки крест-накрест, а лиф присборила. Ее темные пальцы мелькали в складках лимонной ткани, когда она гладью вышивала по подолу маргаритки. В довершение всего она добавила к рукавам-буфф вывязанные крючком манжеты, а еще – остроконечный вязаный воротничок.

Выглядеть я буду изумительно. Прямо ходячая реклама всех видов изящного рукоделья – меня совершенно не смущало, что мне всего лишь двенадцать и я закончила только восемь классов. Помимо прочего, у многих учителей в негритянских школах Арканзаса было лишь восемь классов за плечами – а они имели официальное право просвещать других.

Дни сделались длиннее и как-то заметнее. Блеклый бежевый цвет протекшего времени сменился на насыщенные, отчетливые цвета. Я стала видеть одежду одноклассниц, оттенки их кожи, пыльцу, которая слетала с барашков на ивах. Облака, лениво плывущие по небу, накрепко приковывали к себе мое внимание. В их изменчивой форме могло таиться послание, которое я скоро сумею расшифровать – в силу своего новообретенного счастья и если времени хватит. В те дни я смотрела на небесный свод с таким набожным пылом, что постоянно ломило шею. Я стала чаще улыбаться, с непривычки болели челюсти. Казалось бы, с двумя такими болячками впору приуныть, – но куда там. Я как участник команды-победителя (выпускного класса 1940 года) на много миль оторвалась от всех неприятных ощущений. Впереди ждала свобода бескрайних полей.