делать там нам нечего. А вот в Альфарики и Годрланде вингсвейтары ценятся высоко, причем не только из-за силы. Раз у вингсвейтар нет родины, нет рода и нет прошлого, значит, они не могут предать. И мы всегда держим слово, служим тому, кто первым заплатил, до конца, и не уходим, если другой предложит больше.

— Неужто все вингсвейтары такие честные? — не поверил я.

Люди же бывают всякие. В честность Стюрбьёрна и Гуннвида я мог поверить, но после предательства Росомахи знал, что некоторые воины могут лгать годами, а потом вонзить нож в спину.

— Знаешь, мой отец всего лишь раз покидал Триггей. К нему пришла весть, что двадцать вингсвейтар, что уже две зимы служили в Годрланде, оставили своего нанимателя и переметнулись на сторону его врага. Отец взял десяток лучших воинов и меня, хотя мне тогда было всего-то одиннадцать зим, я еще и первой руны не получил. Сел на корабль, дошел до Годрланда и убил всех братьев-предателей. Всех до единого. Трое успели удрать, но он их выследил и лично содрал с них шкуру. На моих глазах. Потом убил того, к кому они переметнулись, забрал всё его богатство и отдал сыну первого нанимателя.

Гуннвид заглянул прямо мне в глаза и сказал:

— Он отдал сотни марок серебра, золота, самоцветов, хотя уговор с нанимателем был всего на марку серебра в год за одного воина. И с того времени вингсвейтары ни разу не нарушали своего слова. А в Годрланде плата за одного брата стала еще выше.

Потом великан расхохотался и ударил пустой кружкой по столу.

— А знаешь, что самое забавное? Что сын того нанимателя попросился в братство и отдал всё богатство нам. Так что вингсвейт убил сразу трех или четырех зайцев одним ударом.

— А сейчас вам зачем в Альфарики? Тоже в найм идете?

— Нет. Осенью купцы из Раудборга передали отцу письмо, в котором один важный человек из Раудборга приглашал его на свою свадьбу этой весной. Вингсвейтары несколько раз помогали Раудборгу прежде, и отец не хочет оскорблять отказом, потому отправляет меня, своего сына, чтобы уважить живичей. Так что я еду не на бой, а на пир!

— А своих кораблей у вас нет?

— Есть. Как не быть? Но отец дает их только тем, кто идет в найм. Говорит, что много чести давать корабль ради веселья. Он такой. Строг к себе и мне даже больше, чем к другим вингсвейтарам.

Долго мы просидели с Гуннвидом. Ульверы хватились меня под вечер, и то лишь благодаря Альрику. Гуннвида тоже начали разыскивать. И расставались мы с ним нехотя. Поначалу-то он мне не понравился, но, поговорив с ним подольше, я понял, что он хороший парень, честный, упорный, открытый. Такого бы я позвал в свой хирд. Но зачем ему ульверы, если он уже вингсвейтар?

Гуннвид в свой черед сокрушался, что я уже женат и даже сына успел родить. Говорил, что я стал бы отличным братом, даром что не вышел ростом и зимами.

Два дня мы провели на острове Триггей, пополнили припасы, отдохнули, черную девку перепробовали все ульверы, кроме меня и Альрика. А перед отплытием Стюрбьёрн загрузил наш корабль не только снедью, но и свадебными дарами так, что «Сокол» осел в воде, как Игулева «Утроба».

Письмо для Раудборгского ярла Стюрбьёрн дал мне прямо в руки. Оно выглядело как сверток мягкой выбеленной тонкой кожи. Глава вингсвейтар сказал, что нужно уберечь письмо от воды, иначе все слова сотрутся. Мне это казалось слишком похоже на ворожбу. Как можно слова, которые даже не видно, а лишь слышно, уложить в кожу, чтобы другой человек их услышал? Тулле сказал, что в письме нет ничего дурного, потому я и согласился, но попросил Гуннвида научить Тулле ворожбе со словами. Если кто и справится с такой штукой, то только наш жрец. Мамир защитит его от дурного.

С вингсвейтарами наш путь стал намного веселее. Они знали места, где лучше остановиться на ночь, подменяли на веслах как на «Соколе», так и на «Утробе», научили нас новым песням. Даже я выучил несколько слов на живом языке, а уж Рысь перенимал новую речь еще лучше. Коршун часто беседовал с сарапом, что затесался меж вингсвейтар. Оказалось, их сарап тоже когда-то был рабом, его привезли еще мальцом из дальнего Годрланда.

Наверно, из-за сарапа Альрику вздумалось спросить, какого бога славят вингсвейтары. Слишком хорошо мы помнили солнечных жрецов и их тайные помыслы. Вдруг они забредали и на Триггей?

— Каждый славит своего бога, на это запретов нет. Чем больше богов за нами приглядывает, тем лучше. Иногда братья возвращаются из чужих земель и рассказывают, что там поклонялись их богам, показывают знаки: то глаз валландского бога, то сарапский круг, то бычью голову живичей. Но на Триггей они снимают эти знаки и снова славят своих богов. Запрещены лишь ссоры. Как по мне, в мире места хватит на всех богов. Всяк приглядывает за своими землями, как ярлы или конунги. И нет бесчестья в том, чтобы в гостях хвалить хозяина.

Когда мы пересекли все Мрачное море, то вошли в реку Ниво. Может, норды называли ее иначе, но Гуннвид сказал нам ее живичское имя, потому мы так и запомнили. По Ниво мы шли против течения на веслах три дня кряду, а потом доплыли до озера Альдога. И озеро то было огромным. Не Мрачному заливу должно называться морем, а именно Альдоге.

И нрав у того озера был ярый, больше подходящий для моря. Альдога нас встретила жестокой бурей и ледяными ветрами, потому нам пришлось несколько дней пережидать на берегу, затащив корабли поглубже на песчаный берег. Только и разница с морем, что вода не солона.

Пока мы пережидали непогоду, к нам приходили люди из местных племен, но обид не чинили. Гуннвид поговорил с ними на живой речи, передал небольшие дары, и те ушли.

— Прежде было не так, — пояснил вингсвейтар. — Прежде тут жили другие племена, которые видели во всех проходящих кораблях врагов. По правде сказать, не так уж они были неправы. Бывало такое, что прогадал торговец с товаром, не выручил должной цены или попортился товар в дороге, а с пустыми руками воротиться не хочет. Тогда, если у него были крепкие воины, торговец разорял берега Альдоги, брал здешних жителей в плен и продавал их. Рабы ведь нигде лишними не будут. Их и на Северных островах продать можно, и в Альфарики. Тогда озлились вепсы и води, так звались те племена, замирились, собрали лучших воинов и стали убивать всех, кто осмеливался заночевать на берегах Ниво или Альдоги. После озлились уже купцы, собрали серебро и попросили у отца помощи. Целое лето пять десятков вингсвейтар прожили здесь, убивая всех, кто подходил к ним с оружием. Лишь осенью выжившие вепсы пришли просить мира. Тогда и уговорились, что купцы не трогают их, а они не трогают купцов. Отец следит за выполнением уговора. Каждый раз, когда вингсвейтары проходят мимо, спрашивают у вепсов, не обижали ли их купцы. Всего два раза пришлось вразумлять неслухов.

Эти слова не складывались с тем, что я слышал прежде. Ведь мне говорили о том, что на Альдоге разбойники гуляли, и прогнали их не вингсвейтары, а хирдманы из Раудборга.

— Ты не путай, — сказал Гуннвид. — По Ниво и южному берегу Альдоги безобразничали вепсы и води. А разбойники гуляли на реке Ольхаве, что идет из Альдоги к Живому озеру, на котором стоит Раудборг.

                                                                                      

Непривычно было мне делить землю не островами, а реками и племенами. И реки тут были не чета нашим: широкие, глубокие, неторопливые. Пологие зеленые берега напоминали больше Бриттланд, чем родные Северные острова. Густые леса, чистые воды, синее небо без надоедливых дождей и низких туч. Зато сколько же тут было мошкары! Комары размером с ноготь. По вечерам гнус вился над нами пышными клубами, и прогнать его могла лишь крепкая рунная сила либо вонючий дым от еловых веток.

Вот так нас встретила Альфарики, страна рек!

Глава 7

Дальше мы сразу пошли по реке Ольхова, не заходя в город Альдогу, что стоял на берегу озера. Игуль хотел было заглянуть, чтоб посмотреть на людей, на товары, но Гуннвид не позволил.