случайный прохожий не заглядывал. Были и дворы с домами, похожими на наши длинные, только не вкопанные наполовину под землю. Были и такие дворы, где дома хоть и маленькие, зато их несколько, с сараями и баней в придачу. Да вот беда: все они уже заняты наехавшими из других городов гостями, и всё из-за грядущей свадьбы, той самой, на которую пожаловал Гуннвид.

После очередного круга по Торговой стороне я изрядно разозлился.

— Да кто же весной свадьбы устраивает? Нет бы, как все люди, осенью, после уборки урожая! Кому ж не терпится так с бабой лечь? Ладно бы ярл. Так ведь нет тут ярла!

Внезапно ответил Держко:

— Ярла нет, а важных людей хватает. Это же Велигород!

— Как же они управляются? Как споры решают? Кто дружиной командует? Город-то немаленький, поди, тысяч семь или даже десять тут живет. А еще деревни!

— И другие города, что на сотни верст в округе. Богат Велигород. А правит им вече. Самые именитые и крепкие купцы собираются вместе и решают, как городу жить. Они и суд вершат. А дружины тут своей нет. У купцов тех есть свои воины, но они редко когда их воевать отправляют. Обычно нанимают крупный хирд, и тот хёвдинг следит за порядком, от набегов отбивается.

— Ха, так почему бы этому хёвдингу и не стать ярлом?

— Было и такое. Но Велигород не так прост. Для виду купцы согласятся взять хёвдинга в ярлы, а сами возьмут да и позовут хирд посильнее. И никак не удержать город, особенно разделенный на две части, если сами жители так и норовят ворота открыть.

Тоже верно. И вроде бы неплохо звучит, да только от одной мысли, что землей правит не воин, а торговец, у меня зубы сводит.

— Погодь! Какой же хирд должен быть, чтоб не за городом, а за всеми землями разом приглядывал? Кажись, говорили нам про какого-то хёвдинга, что всех разбойников с Альдоги вымел. Это тот самый, который и сейчас тут сидит?

Держко пожал плечами.

— Наверное. Поспрашивать надо. А хирд не такой уж и большой, всего-то пять десятков воинов. Город дает ему людей в обучение, одевает их, снаряжает. Хирдманы их бранному делу учат, ходят с ними в военные походы, но если хёвдинг решит уйти из Великогорода, те люди останутся здесь. Их нельзя взять с собой, даже если попросятся. Таков уговор.

— А откуда трэль столько всего знает?

— Весь город говорил о том, когда хирд сюда пришел. Перед честным народом тот уговор огласили, чтоб никто не отказался потом.

Интересно у них тут дела делаются.

— Так, а свадьба чья? И где нам жилье искать?

Несмотря на неудачные поиски, город мне нравился. Аккуратные дворики, те улицы, что поближе к мосту, выложены досками. Да не так, что дерево просто в грязь бросили, а как-то хитро устроено, видно, что под досками поперечные лаги лежат и, может, даже не в один слой. Потому вода вниз уходила быстро, а вот под ногами не хлюпало. И сапоги нарядные у люда не запачканы грязью и навозом, а блестели как новенькие. С каждыми встреченными сапогами мое желание заполучить такую обувку загоралось еще сильнее. Я даже понял, какие хочу: ярко-красные, чтоб понизу синие завитки шли, а сверху морда белого волка виднелась, с клыками подлиннее. Таких ни у кого не было. С цветами — конечно, с птицами тоже, вовсе без узоров — сколько угодно, а вот чтоб с волком — не видел. Поди, волка не сложнее, чем вьюнок, нарисовать будет.

И люд здесь спокойный, не шуганый. Бабы друг с другом перекрикиваются, дети бегают, встречают коров, что возвращались с пастбища, трэли тоже не заморенные ходят. Причем я не всегда разбирал, кто есть раб, а кто нет. Пару раз показывал Держко на обычных с виду мужиков с одной-двумя рунами, чтоб поспрашивал насчет дома, но тот говорил, что это рабы. Только не такие рабы, как сам Держко, а закупы, что сами себя продали. Я не понимал, как можно свою волю и жизнь на серебро обменивать, но в Велигороде такое, видать, часто случается. По словам Держко, некоторые мужики продавали себя в рабство, чтоб семья после неурожая с голоду не померла, и потом, при удаче, выкупали свободу. А отличить рунного раба от вольного легко — трэлям разрешалось держать на поясе только деревянную плашку, где сказано, кто его хозяин. Ни ножа, ни кошеля рабы не носили.

Лишь в сумерках мы отыскали живича, что согласился взять на постой наш хирд. Удачно было то, что он понимал нордскую речь, а неудачно — что в дом он готов был пустить всего двоих, а для остальных отдавал сенник, баню и чердак.

— Я ведь и не думал на постой брать, — говорил шестирунный живич, — да только обет дал помогать нордам. Моего второго сына норд спас от смерти и полона. Он в городскую дружину подался, хотел до первого потока добраться, как и я.

Радушный живич вознамерился пересказать нам всю историю семьи, но я оборвал его и сказал, что хотел бы привести своих людей до ночи, а то мы только сегодня прибыли в Велигород. Живич тут же дал нам младшего сынка в проводники, хоть тот и не знал нашу речь, а сам сказал жене разжечь очаг, чтоб угостить постояльцев.

Так как время было позднее, я оставил товар на корабле под присмотром Альрика, Простодушного и Рыси. Беззащитного я звал в дом, но тот наотрез отказался, мол, очень беспокоится о грузе, потому не уйдет с «Сокола». Мне же думалось, что причина вовсе не в этом, впрочем, этот разговор я отложил на другой день.

Наутро я пожалел, что не остался на ночь на корабле. Я привык и к мерному плеску волн, и к поскрипыванию досок, и к храпу хирдманов, и к холодному воздуху, а вот к тесным каморкам, где все лежали вповалку на полу, да к низкому утробному реву спозаранку готов не был.

Когда раздалось это пронизывающее гудение, подскочил не только я. Все хирдманы подлетели, хватаясь за пояса с оружием. Но хозяин наш нисколько не всполошился. Его жена спокойно кивнула нам и продолжила замешивать тесто. Рабы суетились во дворе, кто таскал воду, кто выгонял скотину на выпас.

— Рано вы поднялись, — сказал приютивший нас Радобуд, разминая заспанное лицо.

— Что это за шум был? Не напали ли на Раудборг?

— Какой?

Жена ему что-то сказала на живом.

— А, это… Так тут неподалеку стоит дом валландского бога. И трижды в день они гудят в лур, вроде как отгоняют всякое зло. Мы уж привыкли, а приезжим тяжеловато приходится.

— Разве в Раудборге кланяются валландскому богу?

— Кому тут только не кланяются. Это ведь Торговая сторона, тут много людей отовсюду. Так уж вышло, что мой дом стоит в Очевье, так называется этот конец города. Здесь часто селились валландские купцы, потом некоторые из них женились, осели здесь, уж и детей своих называют как живичей, а богу все равно своему молятся. Вот и поставили дом своему богу.

— А сарапскому богу тут тоже молятся? — подозрительно спросил я.

— Может, и молятся, но божьего дома не ставили. Мало у нас сарапов, больше из Златограда(2), а те прежде валландского бога держались.

После умывания мы сели за стол, за которым места хватило всем: и ульверам, и семье Радобуда, разве что детей туда не пустили, мол, потом поедят. А семья была немаленькая: четверо сыновей с женами и детьми, старики да две незамужние дочери, которые алели лицом от взглядов Трудюра и других хирдманов. Надо будет пристрожить шурина. Не хватало, чтоб он дочек живича попортил. Пусть лучше вдовушек поищет, за тех спросу не будет. Ему и незнание живого языка не помешает, одними глазами договорится.

Жаль, только речь их я не понимал, потому пересуды мимо меня прошли. Не звать же Держко-раба за общий стол! А послушать хотелось, уж больно пристально женщины рассматривали нас, шушукались и смеялись.

Зато я выспросил, чья же свадьба тут такая широкая ожидается.

— А разве вы не ради свадьбы приехали? — удивился Радобуд. — На Торговой стороне, поди, ни одного дома без гостей не осталось. Всё позанимали. Хотя самые именитые гости на Вечевой поселились. Купец Хотевит Жирный(3) женится. Да не на живичке, а на нордке. Потому я подумал, что вы знакомые или родичи невесты.

Многовато чести для свадьбы какого-то торговца. Хотя на Северных островах никто и слыхом не слыхивал ни о какой свадьбе. Только вингсвейтары подсуетились да здешние.

— Вы и о Хотевите не знаете?