Перед нами в очереди стайка девчонок с одинаковыми бумажными пакетами из магазина. На пакетах красуется группа полуголых чуваков на пирсе, а над ними размашистая надпись в рамочке: «ПРОЖИВИ ЖИЗНЬ».

Так странно разочаровываться в собственном поколении. Я давным-давно сменила возвышенный идеализм – в том, что касается симпатий и увлечений людей, – на более реалистичное мировоззрение. Все начинается в средних классах. Друзья с всякими интересными странностями, вроде выгибающихся в обратную сторону пальцев или гиперреакции желудка на сырный соус, теперь пытаются скрывать то, что делает их такими интересными. И не успеваешь опомниться, как уже сидишь среди одноклассников и гадаешь, единственная ли ты читала «О дивный новый мир», а не его пересказ в «Википедии». Или торчишь в столовой, размышляя о сложностях последнего фильма Кристофера Нолана, пока болельщицы за соседним столиком обсуждают самое популярное на этой неделе реалити-шоу, а потом спорят, кто лучше делает минет. Приходится напоминать себе, что это всего лишь школа и, разумеется, настоящий мир будет другим. Но уже начинаю сомневаться, что вся эта чертова планета не сводится к «Википедии».

Магазинный пакет с глубоким «ПРОЖИВИ ЖИЗНЬ» – отличный тому пример. Кроме совета не умирать, там больше нет ни грамма смысла. Какой-то костюм в каком-нибудь офисе в небоскребе решил, что это звучит круто, и вот надпись на пакете. У меня перед носом. Отбивает всякое желание жить.

Мы с Уолтом и Беком стоим в очереди за билетами. Бек строчит кому-то эсэмэску, а Уолт держит за крылья мотылька, рассматривая его брюхо и лапки.

– Нужны билеты?

Рядом притормаживает незнакомец. На нем армейская куртка, водолазка, варежки, меховые наушники и шарф. Мужик либо смертельно боится внезапного похолодания, либо обожает зимние аксессуары. Вообще, привязать к его носу морковку, и получится отличный снеговик.

– Нет, спасибо, – говорит Бек, убирая телефон.

Снеговик склоняется ближе:

– У меня есть первоклассные билеты, парень. Просто роскошные. Шестой ряд возле третьей базы. Прямо над скамейкой запасных. Очешуительные билеты!

Бек смотрит на длинную очередь, потом на меня.

– Сколько? – спрашиваю.

Снеговик пожимает плечами:

– Вы вроде клеевые ребятки. Отдам четыре за пятьсот.

– Долларов? Это что, чемпионат мира? «Янки» не в городе, чувак.

– Зато будет праздничный фейерверк. После игры.

Уолт запихивает мотылька в пустую бутылку из-под «Маунтин Дью», завинчивает крышку и показывает нам большие пальцы.

Снеговик косится на него и вновь поворачивается к Беку:

– Ладно. Четыре сотни за три билета.

Так, пора закругляться. Я встаю перед Беком:

– Даю сотню за три билета. Плюс купон на три бесплатных ночи в «Холидей Инн».

Теперь на меня пялятся и Бек, и Снеговик.

– Долгая история, – бормочу я. – Слушай, матч уже начался. Это «Редс» против «Кабс», и готова поспорить, что у тебя есть пачка билетов, которые через два с половиной часа не будут стоить ни цента.

Уолт тычет бутылку палкой, мучая бедное насекомое.

– Накинь двадцатку, малышка, и договорились. – Я опускаюсь на корточки и лезу в рюкзак за деньгами, а Снеговик над моей головой продолжает: – А ваша малышка умеет торговаться.

К щекам приливает кровь, и я радуюсь, что моего лица сейчас никто не видит.

Получив билеты, мы пробираемся к стадиону. От Уолта буквально фонит восторгом, что стоит каждого только что потраченного пенни.

Бек вдруг рукой останавливает нас возле бронзовой статуи:

– Есть мысль. Если вдруг кто-то потеряется, давайте договоримся встретиться здесь. Возле статуи, хорошо? Назовем это местом рандеву.

Я показываю билеты:

– У нас есть номера сидений, могли бы встретиться там.

Бек красноречиво смотрит на Уолта, потом вновь на меня:

– Я просто подумал, что так будет немного… проще, понимаешь? И веселее. Вроде как.

Я вспоминаю матч, на который как-то ходила, и как потом бешеная толпа рвалась к машинам, лишь бы успеть обогнать пробку… Гляжу на Уолта – он болтает бутылку с мотыльком, совсем выпав из реальности, – и понимаю, что Бек прав.

– Да, отличная идея. Уолт?

– Эй, эй.

Он не отрывает глаз от бутылки. Мотылек внутри нервно хлопает крыльями и бьется о пластик.

– Уолт, посмотри на меня, приятель, это важно. Видишь статую? – Уолт следит за моим пальцем, указывающим на бронзового бейсболиста. – Если заблудишься или отстанешь от нас, иди прямо сюда, хорошо? Прямо к… – я читаю имя на табличке, – Теду Клюшевски.

Бек похлопывает его по спине:

– Клюшевски равно рандеву, Уолт. Запомнил?

– Да, – уверяет Уолт, возвращаясь к мотыльку. – Я запомню рандевувски.

Широко распахнув глаза, улыбаюсь Беку – мол, нет, ты видишь, какой он потрясный? Бек отвечает тем же.

– Думаю, мы все запомним рандевувски.

Мы минуем ворота и по стрелкам идем к своему сектору. Повсюду продавцы – хот-догов, пива, арахиса, – а у одного парня к шляпе приклеено полдюжины пустых пивных бутылок. Только мы останавливаемся возле нужного ряда, как Уолт вручает Беку мотыльковый саркофаг, говорит:

– Туалет. – И, вскинув указательный палец, исчезает в мужской уборной.

Бек подносит бутылку к лицу и щелкает по пластику, проверяя, жив ли мотылек.

– Фиксируй, – мрачно предлагаю я.

Он смотрит на телефон:

– Время смерти – четыре пятьдесят две.

– У бедняги не было шансов. – Я приседаю, чтобы затянуть липучки на кроссовках, а поднявшись, вижу восторженный взгляд Бека и кручу ногой: – Magnifi que, non?

– Oui. Et… Как там по-французски «старые»?

– Vieilles. И да, они старые. Но я люблю старье.

Судя по его взгляду, Бек еле сдерживает смех:

– Любишь старье?

– Конечно. Потрепанное, изношенное, растянутое, выцветшее… Это все лишь доказательства хорошо прожитой жизни.

– Или доказательства жизни… просто прожитой.

Я улыбаюсь, и следующие пару минут мы разглядываем зрителей. Я собираюсь пошутить, мол, толпа бы так не напрягала, кабы не все эти люди вокруг, когда Бек вдруг говорит: