– Это ваш выбор, герр Беккер, чему верить. Германские войска в центре Берлина несколько часов назад запросили прекращение огня. Утром будет подписан акт о капитуляции берлинского гарнизона, а через несколько дней – о капитуляции всей Германии. Война окончена, с чем я вас и поздравляю. Мирному населению бояться нечего. Красная армия, в отличие от немецкой, не воюет с гражданскими. Мы – еще не армия, просто идем по своим делам. Доведите до сведения граждан: несколько часов вам лучше не выходить на поверхность, а потом будет можно и даже нужно. Вы же не собираетесь всю жизнь провести в подземелье? Вас не беспокоит царящая здесь антисанитария? Половине этих людей требуется медицинская помощь.

– Спасибо вам… – Небритые щеки немца подернул румянец. – Мы так и сделаем… Хвала Иисусу, наконец все кончается… Люди устали от войны, им все равно, что будет дальше, лишь бы не стреляли и не бомбили… Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Сделайте одолжение, герр Беккер. Нам нужно попасть на станцию «Принцаллее». Мы можем пройти тоннелем?

– Да, это южная ветка, вам сюда… – Немец указал пальцем. – Два километра по основному тоннелю, никуда не сворачивайте… Там будут технически шахты, вспомогательные тоннели, но вы не заблудитесь. Даже освещение кое-где должно работать… Поезда на путях не стоят, с этой ветки их давно убрали в депо…

– Тоннель затоплен?

– Уверен, что нет. Я немного в этом разбираюсь. Позавчера была большая вода – ходили слухи, что кто-то подорвал перемычки под Ландвер-каналом, но до перрона уровень воды не поднялся. Пару часов вода стояла, потом ушла, растеклась по техническим помещениям и колодцам. Я неоднократно спускался в тоннель – мне это интересно в силу профессиональной деятельности. Возможно, в отдельных местах вода будет вам по щиколотку…

– Благодарю, герр Беккер. Что вы можете сказать о солдатах регулярной германской армии? Они часто сюда заходят? Пользуются ли тоннелями? Я имею в виду военнослужащих с оружием в руках, намеренных и дальше оказывать сопротивление.

– Прошу понять меня правильно, господин военный… Это непредсказуемо… – немец и вправду хотел помочь. – Мы иногда видим, как ходят военные с оружием… Иногда это бывают солдаты СС, полевая жандармерия. Случается, что у них весьма боевой вид. А иногда это кучка деморализованных людей… К мирному населению они не пристают, раненых тоже не трогают. Вчера забрали двух рядовых из саперных войск – они прятались среди нас, но их заметили. Ругался офицер… кажется, в звании гауптштурмфюрера… Этих людей хотели расстрелять как дезертиров, они уже простились с жизнью. Но все же передумали, забрали с собой, сказали, что они будут искупать вину перед рейхом с оружием в руках… Если хотите, я вас провожу, – изъявил готовность Беккер. – Я не знаю, что происходит на станции «Принцаллее», этого никто не знает, вы можете попасть в неприятную ситуацию…

– Спасибо, Дитрих, мы сами справимся, позаботьтесь лучше о своей супруге. – Ракитин дружелюбно улыбнулся и козырнул.

– Наводите мосты с местным населением, товарищ майор? – проворчал Шашкевич, когда он вернулся к группе. – Представьте, какую работу придется проводить органам – просеивать всю оставшуюся Германию на предмет благонадежности…

Оперативники осмотрели перрон – а вдруг еще кому-то захочется пострелять? Но людская масса представляла собой безмолвное болото, в котором давно царила апатия.

Ракитин поторапливал сотрудников. Они добрались до конца перрона, спустились в тоннель по боковой лестнице. Взгляды в спину неприятно кололи…

Напряжение в контактном рельсе давно отключили, бежать можно было безбоязненно. Лампы еще моргали, освещая потеки на бетонных стенах, залитые водой рельсы. Тоннель стремился в бесконечность, забирая влево по плавной дуге.

Оперативники бороздили жижу, держа автоматы наготове. В тоннеле властвовала сырость, неприятные запахи. Чем дальше они уходили, тем хуже дышалось, тем тоскливее становилось на душе. Потолок прорезали опасные трещины, сочилась вода. Освещенные зоны чередовались участками полного мрака, приходилось включать фонари.

Испуганно ахнул Вобликов, обнаружив под носом труп. Как дитя малое… Направленный луч осветил бетонную отмостку, сидящего на ней мертвеца в мундире унтерштурмфюрера. У трупа был неприятный оскал – видимо, решил рассмеяться, когда пускал себе пулю в висок. Рядом на отмостке валялся «парабеллум», сразу же перекочевавший в карман Ракитина.

Удовольствия увиденное не доставило. В дни агонии Третьего рейха самовольный уход из жизни становился привычным делом, особенно в рядах «черного ордена» СС.

Отправились дальше, теперь уже Шашкевич ругнулся, обнаружив под ногами еще одного мертвеца. Данный господин носил мундир оберштурмфюрера и предпочел выстрелить себе в сердце, чем сохранил в отличие от первого целостность черепных костей.

– Нет, я понимаю, выпивать одному скучно, – бурчал Шашкевич, – компания требуется. Но чтобы счеты с жизнью сводить в компании… Это мода или просто боятся?

– Ладно, не ворчи, – одернул его Корзун, – лучше пистолет забери.

– Да какой там пистолет… На рельсы сел и застрелился, пистолет теперь в воде, отсырел, конечно…

За изгибом тоннеля доносились пьяные голоса, надрывно кашлял мужчина. Оперативники погасили фонари, прислушались. Компания была небольшая, человека четыре, и голоса действительно были пьяные. Контрразведчики неслышно двинулись дальше и свалились как снег на голову, лишь в последний момент включив фонари.

– Хенде хох, не двигаться, стрелять будем!

Каждый по-своему отмечал эти знаменательные дни. Одни стрелялись, другие напивались до полусмерти. Лучшего места для возлияний, конечно, не было. Группа оборванных связистов забралась на отмостку, чтобы не киснуть в воде, и поочередно прикладывалась к бутылке со шнапсом. В емкости осталось чуть меньше половины, еще одна пустая бутылка валялась под ногами. Шнапс был примитивный, «солдатский», из тех, что сбивает с ног после первого стакана.

Военнослужащие не вязали лыка. Рослый обергренадер с опухшим лицом припал к бутылке, ядреная жидкость стекала по подбородку. Потом бутылку отобрал рядовой коротышка, похожий на Швейка, стал лакать мелкими глотками, протяжно икая. Третий, лысоватый, потерявший и каску, и пилотку, сидел, сжав виски, и монотонно раскачивался. Четвертый, совсем молодой, еще ни разу не брившийся, сидел в луже и тупо смотрел в пространство.

– Смотри-ка, употребляют, – прокомментировал Шашкевич таким тоном, словно завидовал.

– Ага, благоденствует господа, – согласился Корзун. – Ну, что ж, принимайте в компанию, как говорится.

Советская форма подействовала на немцев, как красная тряпка на быка. Обергренадер и коротышка одновременно подскочили, схватились за автоматы и, так же одновременно получив прикладами в зубы, плюхнулись обратно. Стал подниматься молодой, осоловело вращая глазами, но передумал, когда перед носом возник увесистый кулак майора. В пьяных глазах немца заблестели слезы. Он начал что-то лепетать, к сожалению, тирада была непереводимой. Лысоватый медленно отнял ладони от висков, поднял голову, смерил взглядом окруживших его людей, издал мучительный стон и… снова замкнулся в себе.