Входная дверь лаборатории тихонько звякнула. Костя с Томкой переглянулись и начали лихорадочно запирать ящики.

Тревога оказалась ложной. Выглянув в коридор, Костя увидел там Ираиду.

— А, вы уже здесь! Генка не появлялся?

— Пока вроде нет. Знаешь, мы тут маленький обыск устроили — в Филимоновом столе.

— И как?

— Никак. Но много интересного обнаружили.

— Не сомневаюсь. Стол находок.

— Что-то в этом роде.

— Узнаю Филимона. Впрочем, он не дурак — если и взял у тебя график, то, естественно, здесь его хранить не станет.

— Тома говорит, что он в пятницу без портфеля был.

— Это еще не аргумент. И спрятать можно, где угодно, и унести для нашего Филимона труда не составит.

В этот день не работалось. Костя был совершенно выбит из привычного ритма.

В одиннадцать часов его позвал Филимон.

— Ну как дела, Константин Иванович? Разобрались в своих бумагах?

— Увы, — сказал Костя.

— Мне бы не хотелось приглашать сюда представителей группы режима.

— А почему бы и нет?

— Но тогда вы, Константин Иванович, отвечаете за утерю информации, за несохранение государственной тайны со всеми вытекающими из этой формулировки последствиями. Разумеется, и остальным не поздоровится. Дмитрия Владимировича, при всех его заслугах, от руководства лабораторией могут отстранить… А его здоровье…

— Но страницы похищены, — сказал Костя.

— Это надо доказать. С рукописью имели дело только вы. В комнату тоже входили только вы — у вас даже собственный ключ. И почему-то не запечатывали дверь.

— У нас не принято…

— Очень плохо. Мы же опечатываем помещения, где хранятся спирт и кое-какие препараты. Но я хотел сообщить вам другое. Едва ли ваша книга может выйти в свет. Я получил из издательства письмо с просьбой отрецензировать работу одного из сотрудников Болитано на ту же тему, что и ваша. Издательство склоняется к мысли скорее выпустить перевод этой книги, чем печатать вашу работу, к тому времени она просто устареет. А не подкрепленная книгой ваша диссертация будет выглядеть недостаточно оригинальной. Может быть, вы приналяжете на собственные эксперименты?

— Но, Григории Федорович, это почти невозможно. Наш ускоритель встал на капитальный ремонт и профилактику.

— Да, положение тяжелое… И командировочные фонды у нас на исходе. Подготовьте мне план работы в свете сложившейся ситуации. А с заявлением в спецотдел мы подождем.

…Ираида ходила взволнованная. Генка Арефьев на работу не вышел.

— Позвони ему домой, — предложил Костя; сейчас было не время лезть к Ираиде со своими проблемами — Он чувствовал необходимость как-то помочь ей. — Хочешь, я позвоню?

В кабинете Д. В., где стоял городской телефон, они набрали Генкин номер. Трубку, по-видимому, не снимали. Лицо Ираиды все больше вытягивалось.

— Ничего не понимаю, — прикрывая микрофон рукой, сказала Ираида. — Татьяна Семеновна обязательно должна быть дома.

Генка вместе с матерью жит в двух комнатах в старинной коммунальной квартире недалеко от института.

— Але, але, — вдруг заторопилась Ираида, видимо, кто-то снял трубку. — Калерия Егоровна, это вы? Говорят с работы Геннадия. В субботу утром уехал? А Татьяна Семеновна? С утра куда-то ушла? Ей позвонили, и она ушла?

Лабораторная компания нередко собиралась у Генки Арефьева, и старенькую, еле передвигающуюся соседку Калерию Егоровну все знали. То, что она подошла к телефону, могло рассматриваться как чудо. В данном случае пугающее.

— Что-то случилось, — сказала Ираида.

— Что могло случиться?

— Понимаешь, в эти выходные он ходил на байдарках по Вуоксе.

— Ну и что? Он же каждую неделю куда-то уезжает.

Замечание Кости не могло успокоить Ираиду.

Генка так и не появился в лаборатории.

А в конце дня стало известно, что он больше никогда не появится среди них. Его байдарка перевернулась на порогах, и он утонул, разбившись о камни.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Последующие две недели прошли как во сне. Мужскую половину лаборатории (кроме Д. В., Филимона и Бергенсона) освободили от работы. Каждый день ездили на место трагедии искать тело Геннадия. Ираида рвалась быть вместе со всеми, бросалась то к одному, то к другому, ей мягко, но категорически отказывали — не женское это дело, да и ничем не поможешь. Ираида осунулась, черты ее лица заострились, а губы запеклись и потрескались. Блестя глазами в темных полукружьях, она тихо говорила, что имеет право присутствовать, ей кивали, соглашались, но с собой не брали.

Бывалые туристы, не раз участвовавшие в спасательных операциях, трясясь на институтском разбитом автобусе, специально выделенном дирекцией для поисков, непрерывно курили, утверждая, что так легче, без курева здесь нельзя, и вообще, если можешь, лучше ехать на пустой желудок — все-таки придется иметь дело с трупом, столько дней пролежавшим в воде. Костя много тогда наслушался и накурился изрядно…

Ираиду не взяли, разумеется, правильно: те, бывалые, знали, что говорят. И даже с позиций формальных тоже правильно — все-таки не жена она была покойному Генке. Впрочем, на опознании, когда тело Арефьева привезли в один из ленинградских моргов, она сопровождала Татьяну Семеновну и выдержала удар, который приготовила ей судьба. У Гены была совершенно разбита голова — его бросило на камни, и один из них оказался особенно острым. Так им объяснил потом эксперт-криминалист.

Костя старался не вспоминать… Перед глазами вставало окаменевшее лицо Боба Мамалыгина с огромными детскими слезами, медленно вытекающими из глаз. Он нырял с аквалангом и первый обнаружил тело погибшего, зацепившееся за донную корягу в более спокойном месте, после порогов.

И похороны в крематории лучше было не вспоминать. Хотя и забывать такое по-человечески непростительно, да и вообще едва ли возможно. Просто он, Костя, впервые в жизни хоронил своего ровесника.

Татьяна Семеновна, поникшая на руках Ираиды и Томки перед заколоченным гробом…

И фотография Генки (ему вообще везло на удачные фотографии), на которой он, с неизменной гитарой, бесшабашно улыбаясь, смотрел куда-то в даль, и казалось, будто он знает что-то скрытое от других. И выглядел он каким-то незащищенным и даже хрупким (перед лицом судьбы?), несмотря на силу и мужество и еще что-то, говорившее о здоровье, тренированности, воле к победе… На поминках крутили старенький магнитофон с песнями Генки.

После похорон лаборатория совершенно опустела: все пошли догуливать отпуска. Ираида же вообще исчезла. По окончании отпуска она взяла две или три недели за свой счет, а потом и вовсе уволилась, ни с кем не попрощавшись. Говорили, что она переезжает в Москву.

Костя пытался выяснить подробности относительно книги сотрудника Болитано, но этой книги никто не видел в глаза и даже не слыхал о ней. Ни в Публичку, ни в Ленинскую библиотеку, в которую он тоже сделал запрос, ни во Всесоюзный коллектор, куда ему посоветовали обратиться,