лужайке — Филимон не разводил никакого огорода, только у забора топорщилось несколько ягодных кустов, символическая дань кооперативному садоводству — была натянута сетка, около которой резвились, играя в бадминтон, какие-то молодые люди в шортах. В глубине незапертого гаража виднелся автомобиль.

— Надо бы заглянуть — просительно сказал Костя. — И ДэВэ настоятельно советовал.

— Как хочешь. — Света выразительно поджала губы и отвернулась. Сразу повеяло вчерашним холодком.

— Ну, я не долго… Вдвоем как-то неудобно… ты подожди или иди домой, но очень и очень медленно, а, Светик?..

Костя поздоровался. Молодые люди либо не обратили на него внимания, либо сделали вид, что не заметили. Стараясь не мешать играющим, он прошел краем лужайки.

Костя поднялся по ступенькам.

— Григорий Федорович! Можно к вам?

Ответа не последовало. В конце коридора виднелась приоткрытая дверь. Предварительно постучав, Костя робко заглянул в комнату, оказавшуюся пустой.

Костя обнаружил хозяина за домом. Вытянув длинные загорелые ноги, — как и молодежь с ракетками, он был в шортах, — Филимон полулежал в полосатом шезлонге, просматривая какой-то иллюстрированный журнал. Несмотря на почти баскетбольный рост и природную костлявость, он не выглядел тощим, скорее спортивным и жилистым, как марафонец. При виде визитера Филимон сунул журнал под стопку лежавших на траве газет и поднялся навстречу Косте, которому почему-то подумалось, что спрятанный журнал — скорее всего контрабандный «Плейбой» или что-нибудь в этом роде.

— Приветствую вас, Константин Иванович! Чему обязан?

Филимон улыбнулся, механически, без тени гостеприимства — так мог улыбаться робот, просто потому что это полагалось при встрече.

Почувствовав себя неуютно, — сесть ему не предложили, — Костя постарался предельно кратко объяснить цель своего визита. Филимон терпеливо выслушал гостя. Потом, обнажив в полуулыбке не очень ровные зубы, сказал:

— Знаете, я поначалу испугался, Константин Иванович. Но теперь, признаюсь, у меня отлегло от сердца. Однако поскольку мы не можем, находясь здесь, повлиять на ход событий, давайте перенесем разговор на понедельник. О служебных делах полагается говорить на работе. Ваше дело я принял к сведению. — Филимон снова улыбнулся, на этот раз давая понять, что аудиенция окончена.

Костя непременно почувствовал бы себя оплеванным, если бы Создатель наградил его более тонкой душевной организацией. Но все же Филимон в чем-то был прав. О работе надо говорить на работе. Возможно, Костя и в самом деле перегнул палку со своим доморощенным расследованием?.. К черту, пусть хоть судят за исчезнувшую информацию. Забыв, что он просил Свету подождать, Костя медленно пошел по поселку.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В дальнем конце переулка мелькнуло знакомое полосатое платье. Мелькнуло и скрылось за поворотом. Томка, подумал Костя. Зачем она здесь? Догонять свою лаборантку Костя не стал. Если Томка была у него, то не миновать могучей семейной сцены.

Размеры назревавшего конфликта Костя, конечно, недооценил. Еще приближаясь к участку, он услышал яростный рев Димочки. Временами этот плач затихал под влиянием окриков Светы и увещевательных, судя по интонации, реплик тещи.

Когда Костя открыл калитку, Света и Елена Алексеевна дружно замолчали. И Димочка, несколько раз всхлипнув по инерции и растерянно уставясь на внезапно потерявших к нему интерес взрослых, тоже затих. Едва взглянув на жену, Костя оценил степень ее ярости в десять баллов по шкале Рихтера.

Теща увела Димочку, приговаривая: «Идем, помоем личико и ручки…», а Света, сразу же после ухода матери, достала из кармана халатика сигарету — курение в их доме вообще не допускалось — и демонстративно закурила.

— Что случилось? — спросил Костя, прекрасно понимая — что.

— Ничего особенного. Просто к Константину Ивановичу заходила сослуживица.

— Ираида, что ли? — Костя решил сыграть дурачка.

— Ну отчего же обязательно Ираида? Ты с ней и вчера все обсудил. К тому же вы все ее называете умной. Значит, она, прежде чем действовать, трижды подумает.

Разведка у нас работает будь здоров. Словом перекинуться нельзя, подумал Костя.

— Так кто же?

— Некая Тамара Малькова.

— Ну и что?

— Ее, видите ли, осенила какая-то идея по делу Константина Ивановича. Она очень огорчилась, не застав его.

— А что за идея?

— Она мне не соизволила сказать. Но я поняла, что она в курсе твоих дел. Значит, ты и к ней успел зайти. А мне, подробно пересказывая все визиты, о ней сказать забыл? Это на тему: кто у нас врет.

— Я ко всем нашим заходил.

— Очень на тебя похоже. Плебейство какое!

— А ты у нас, конечно, голубых кровей.

— Неужели непонятно, что лезть ко всем подряд со своими проблемами неприлично?

— Я бы и не лез, но у меня нет выхода.

— Выход, положим, в любой ситуации найдется. Но ты же сам говорил, что никто из них пока не помог тебе. Люди только радуются подобным происшествиям. Все это еще используют против тебя, помяни мое слово. А до ревности к этой… ну, в общем, милой девушке… я не унижусь.

Костя ушел в дом, похлебал в одиночестве холодного свекольника. Димку уложили спать под заунывно-ласковое пение тещи. Затем Елена Алексеевна присоединилась к Свете, оставшейся в саду, и обе занялись, насколько мог судить Костя, глядя из окна кухни, перематыванием шерстяных ниток для вязания.

Он сполоснул свою тарелку — на даче теща ревностно следила за чистотой, не уставая повторять, как много раз в день «в таких условиях» ей приходится перемывать бесконечную посуду, — потом устало поднялся к себе в душную, несмотря на открытое окно, светелку.

…Родная жена очень мило намекнула насчет плебейского поведения. Но, извините, сама жизнь ставит в такие условия. Если он младшая научная лошадка в упряжке, его в той или иной степени обрекают на плебейство. Правда, Боб Мамалыгин — тоже мэнээс, хотя, по-видимому, плебеем себя не чувствует. Однако убежденному холостяку можно позволить себе аристократизм, когда тебя интересует процесс занятия наукой, а не результат, выход, наконец, материальная отдача… Вот разведутся они со Светкой, и из его стопятирублевой зарплаты будут вычитать четверть, по закону полагающуюся на Димку…

И сразу ему стало жаль не себя, а почему-то Светку. И выйдет она снова замуж. Ну уж нет! Может, послать к черту диссертацию? Пойти туда, где больше платят? В прикладной НИИ? Эти мысли он отбросил. Науку нельзя предавать. И по наивности, прочно привитой ему воспитанием, подумал, что хорошая и честная работа раньше или позже обернется хорошими, так сказать, адекватными результатами. Хотя бы перед самим собой надо оставаться честным. Если необходимо, — вкалывать еще больше, а дальше все образуется само…

Костя прилег и неожиданно задремал, а проснувшись и спустившись вниз, узнал от Елены Алексеевны, пытавшейся хранить нейтралитет в