г-н Александр Александрович Рудин, по доброте своей ко мне, взялся тебе передать (и передал) 30 р. для оплаты экз<емпляров> “Дневн<ика>” и отвоза этих экземпляров в склад, и для взноса процентов по одному свидетельству на вещи, причем Анна Григорьевна убедительно просила тебя прислать в заказном письме сюда, в Старую Руссу, к нам и это свидетельство по оплате процентов, и прежние 2 свидетельства по заложенным билетам внутреннего займа, у тебя ещё прежде находившиеся. <…> Прошу и требую теперь, непременно, чтобы ты передал Александру Александровичу, из рук в руки, все три находящиеся у тебя свидетельства как на заложенные вещи, так и на билеты внутрен<него> займа…»

Рулетка

От фр. roulette (колесо) — азартная игра, в которой участники делают ставку на номер и цвет лунки, куда попадёт после вращения колеса (круга) шарик. Почти 10 лет Достоевский страдал страстью к этой игре. Подробности он изобразил в романе «Игрок» (который в рукописи назывался — «Рулетенбург»), в образе заглавного героя Алексея Ивановича. Но игорный сюжет в реальной жизни Достоевского протекал намного напряжённее, драматичнее и безобразнее. Достоевский попробовал вкус игры 12 /24/ июня 1862 г. в Висбадене, оказавшись впервые за границей. Последний раз он играл в том же Висбадене 16 /28/ апреля 1871 г. Наибольшего накала его «рулеточный роман» достиг в период постоянного проживания за границей в 1867–1871 гг. Циклы его писем этого периода из «Рулетенбургов» (Гомбурга, Саксон ле Бена, Висбадена — городов, где официально разрешена была рулетка) к жене, А. Г. Достоевской — свидетельства и подробности болезни. Ещё в период создания «Игрока», буквально на второй день их знакомства, Достоевский рассказывал-признавался Анне Григорьевне, как он за границей играл в рулетку и проигрывался дотла — даже чемодан приходилось закладывать. Когда они поженились и выехали за границу, ровно через 20 дней после её пересечения, 4 /16/ мая 1867 г., оставив юную супругу в Дрездене, Достоевский устремился в соседний «рулеточный город» Гомбург. Такие поездки стали регулярными.

Исследователи до сих пор спорят, что же главным было в болезненной страсти Достоевского к игре — наркотическое наслаждение самой игрой или стремление выиграть, выскочить с помощью рулетки из пропасти нищеты и долгов? Вероятнее всего, страсть к рулетке автора «Игрока» одинаково подпитывалась и материалистическими, и психологическими (психическими) устремлениями-интересами. К слову, Достоевский, не любил, в отличие, например, от Н. А. Некрасова, карты. Для игры в карты необходимы хладнокровие, умение, опыт, тонкий расчёт, цепкая превосходная память и в какой-то мере наклонность к жульничеству, шулерству (недаром по адресу Некрасова, сделавшего себе состояние на картах, ходили упорные нехорошие слухи). У Достоевского таких качеств не имелось, он сам об этом отлично знал и ставку сделал на рулеточный шарик — символ слепой Фортуны, фатальности, лотереи. Хотя упорно пытался найти логику в игре, постоянно составлял-делал, якобы, верные выигрышные таблицы-расчёты, которые всякий раз разрушались-опрокидывались игрой.

О том, что такое игра, что такое страсть, доведённая до предела, что такое состояние-поведение Достоевского-игрока свидетельствуют хотя бы несколько цитат из писем рулеточного гомбургского цикла 1867 г. писателя к жене:

5 мая: «Глупость, глупость я делаю, а главное, скверность и слабость, но тут есть крошечный шанс…»;

6 мая: «Представь же себе: начал играть ещё утро<м> и к обеду проиграл 16 империалов. Оставалось только 12 да несколько талеров. Пошел после обеда, с тем чтоб быть благоразумнее донельзя и, слава Богу, отыграл все 16 проигранных, да сверх того выиграл 100 гульденов. А мог бы выиграть 300, потому что уже были в руках, да рискнул и спустил…»;

7 мая: «День вчера был для меня прескверный. Я слишком значительно (судя относительно) проигрался. Что делать: не с моими нервами, ангел мой, играть. Играл часов десять, а кончил проигрышем. <…> Сегодняшний день решит всё, то есть еду ли я завтра к тебе или останусь. Завтра во всяком случае уведомлю. Не хотелось бы закладывать часов. Очень туго пришлось теперь. Что будет, то будет. Употреблю последние усилия…»;

8 мая: «А вчера был день решительно пакостный и скверный. Главное, всё это бестолково, глупо и низко. А всё-таки оторваться от моей идеи не могу, то есть бросить всё, как есть, и приехать к тебе. Да теперь это почти что, покамест, и невозможно, то есть сейчас-то. Что завтра скажет. Веришь ли: я проиграл вчера всё, всё до последней копейки, до последнего гульдена, и так и решил написать тебе поскорей, чтоб ты прислала мне денег на выезд. Но вспомнил о часах и пошел к часовщику их продать или заложить…»;

9 мая: «Милый мой ангел, вчера я испытал ужасное мучение: иду, как кончил к тебе письмо, на почту, и вдруг мне отвечают, что нет от тебя письма. <…> С час я ходил по саду, весь дрожа; наконец пошёл на рулетку и всё проиграл. Руки у меня дрожали, мысли терялись и, даже проигрывая, почти как-то рад был, говорил: пусть, пусть. Наконец, весь проигравшись (а меня это даже и не поразило в ту минуту), ходил часа два в парке, Бог знает куда зашёл; я понимал всю мою беспомощность; решил, что если завтра, то есть сегодня, не будет от тебя письма, то ехать к тебе немедленно. А с чем? Тут я воротился и пошёл опять заложить часы (которые по дороге на почту успел выкупить), заложил тому же, как и третьего дня <…>

Слушай же: игра кончена, хочу поскорее воротиться; пришли же мне немедленно, сейчас как получишь это письмо, двадцать (20) империалов. Немедленно, в тот же день, в ту же минуту, если возможно. Не теряй ни капли времени. В этом величайшая просьба моя. Во-первых, надо выкупить часы (не пропадать же им за 65 гульденов), затем заплатить в отеле, затем дорога, что останется, привезу всё, не беспокойся, теперь уж не буду играть…»;

10 мая: «Вот уже раз двадцать, подходя к игорному столу, я сделал опыт, что если играть хладнокровно, спокойно и с расчётом, то нет никакой возможности проиграть! Клянусь тебе, возможности даже нет! <…> Но посуди, милая, что например было вчера со мною: отправив тебе письма с просьбою выслать деньги, я пошёл в игорную залу; у меня оставалось в кармане всего-навсё двадцать гульденов (на всякий случай), и я рискнул на десять гульденов. Я употребил сверхъестественное почти усилие быть целый час спокойным и расчётливым, и кончилось тем, что я выиграл тридцать золотых фридрихсдоров, то есть 300 гульденов. Я был так рад и так страшно, до безумия захотелось мне сегодня же поскорее всё покончить, выиграть ещё хоть вдвое и немедленно ехать отсюда, что, не дав себе отдохнуть и опомниться, бросился на