Марина струсила.

— Я ничего не знаю, — пробормотала она, — а что такое?

— Про покойника-то? — усомнилась бабуся Логвинова. — Развене знаешь? Ты ж его нашла!

— Да перестаньте вы! Оленька и так ничего не ест!

— Салат очень вкусный, — почти в один голос воскликнули Юляи Сережа, и отодвинули от себя пустые тарелки, и придвинули полные — синхронно.

— Оленька, посмотри, как надо кушать! Посмотри, посмотри,как все тут хорошо кушают!

Сорокалетняя Оленька капризно тряхнула сорокалетнимикудрями.

— Ах, мама, отстань! Еда — это так скучно!

— Мы живем не для того, чтобы есть, — произнес ГеннадийИванович с затаенной улыбкой, — но все же есть для того, чтобы жить, надо!

— Мне, чтобы жить, надо не много, — прошептала Оленька, —совсем не много.

— Вегетарианство — лучший способ сохранить здоровье, —провозгласил Сережа, уписывая морковное пюре.

— Самый безопасный! — поддержала Юля, налегая накартофельное.

— Да про труп-то что тебе сказали? Милиция-то? — облизавгубы, громко спросила Валентина Васильна у Марины.

Нежная Оленька вздрогнула и умоляюще посмотрела на мать,Элеонору Яковлевну.

— Он за Юлькой ухаживать пытался, — сказал Сережа сквозьпюре то ли с гордостью, то ли с отвращением, — этот труп ваш. Никакого покоя недавал. Я его бить собирался, — добавил он горделиво.

Оленька прикрыла глаза — от ужаса, разумеется.

— Делал неприличные намеки, — сообщила Юля, тоже сгордостью. — Приглашал в «люкс», который на ремонте. Между прочим, «люкс» наремонте, а никакого ремонта там нет! Все какие-то комбинации проворачивают!Интересно, администрация в курсе?

— Давайте лучше про погоду, — быстро предложил бывший«гаваец», переквалифицировавшийся в спортсмена. — Как вы думаете, жара ещепостоит?

— Жара — это ужасно, — прошептала Оленька, вздрогнувплечами, укутанными в шаль. Шепот и вздрагивания явно имели отношение кГеннадию Ивановичу. — Верно, мама?

— Я буквально задыхаюсь, — поддержала ее мать.

— А я люблю жару и никогда не задыхаюсь, — объявилапрофессорская внучка Вероника и усмехнулась злорадно. — Дед, пойдем завтрапосле завтрака в теннис играть.

— Ты же не хотела, — удивился дед, — передумала?

— Передумала.

— Поучите меня, Вероника, — попросил Геннадий Ивановичинтимно, — мне так хочется научиться играть в теннис!

— Шикарный спорт, — моментально согласилась Вероника, и дедГенрих Янович взглянул на нее подозрительно, — а у вас ракетка есть?

— Ну-у, — протянул Геннадий Иванович, — возьму в прокате.

Вероника надкусила яблоко и с хрустом начала жевать.

— А что там дают? «Принс», «Хэд», «Данлоп», «Юнекс»,«Фелкль»?

Геннадий Иванович моргнул. Оленька с матерью переглянулись.

— У меня «Хэд», — подал голос миролюбивый «гаваец», — могупредложить. Хотите?

— Геннадию Ивановичу предложите, — перевела стрелкизловредная Вероника, — у меня свой «Хэд».

— Геннадий Иванович, я могу вам предложить…

— Да мне, собственно, все равно, если Вероника согласна меняучить.

— Да на что он вам, этот теннис! — досадливо воскликнулаОленькина мама и захлебнула досаду теплым компотом, оставшимся от полдника. —Все прям, как дураки, кинулись в этот теннис играть!..

— Бег — вот лучшее средство, — провозгласила Юля.

— Легкая атлетика — королева спорта! — поддержал ее Сережа,и они синхронно размешали в железнодорожных стаканах принесенный с собойзаменитель сахара.

Марина еще чуть-чуть раскопала салат и поднялась.

— Приятного аппетита, — кисло сказала она, — до завтра.

Бабуся Логвинова деловито заглянула в ее тарелку:

— И эта ничего не поела! Уморить себя решили!

Оленька повыше подтянула шаль.

— Я не хочу. Еда — это так… глупо.

И скучно и глупо, подумала Марина желчно.

Ну почему считается, что женщина, которая ничего не ест,гораздо интереснее женщины, которая ест все? Кто это придумал?

Ей хотелось есть — она не ужинала вовсе не потому, что«скучно и глупо», а из-за аллергии на рыбу. Сейчас поешь, а утром с ног доголовы покроешься красными пятнами!

Хорошо, что в номере у нее банка с кофе, любимая кружка,длинная-предлинная палка сухой колбасы и три пакета хрустящих хлебцев. Да, иеще роман!

— В десять часов танцы, — напомнил Геннадий Иванович, иВероника опять усмехнулась, — приходите, Марина! Это своеобразный клуб. Можнопообщаться, поговорить, покурить… Жизнь здесь слишком размеренная, от неебыстро устаешь.

— Спасибо, Геннадий Иванович, — поблагодарила Марина. Воттолько танцев ей не хватало!

Марина выбралась из-за стола, чувствуя, что все, не толькососеди, но и прочие отдыхающие, рассматривают ее с истовым любопытством,перестают есть, вытягивают шеи, шепчут друг другу в уши, кивают в ее сторону ипоказывают глазами.

Еще бы, ведь это она нашла… труп!

Труп нашла, а «приключения» из этого не вышло. Не вышлоникакого «приключения», и не выйдет! Жалость какая.

Усатый милиционер, приехавший на «газике», ее почти ни о чемне спрашивал. Она сама рассказала, как подлая шляпа слетела с головы, как онастала ее вылавливать, нагнулась и… и увидела.

— Перепугались? — спросил милиционер равнодушно.

Марина пожала плечами:

— Не особенно. Неприятно, конечно…

«Приключения» не вышло, и главный герой, циничный,остроумный и загорелый полицейский капитан с пушкой за ремнем, в выцветших ипотертых джинсах, тоже никак не вырисовывался. Не тянул усатый милиционер наглавного героя!

Труп оказался не криминальный — все правильно понималабабуся Логвинова.

Выпил лишнего, сел на мостках, задремал, да и свалился — таккак-то получалось.

Длинными санаторными коридорами, застланными ковровымидорожками — красная середина, зеленая кайма, — Марина добралась до высокихдвойных ореховых дверей, вышла на вечернее солнце, пристроилась на лавочку сгнутой садовой спинкой и закурила.