Если бы только Мэри знала, что ее ожидало, она, возможно, тоже нахмурилась бы.

Однако она ни о чем не подозревала. Мэри сидела за столом рядом с Лили, напротив Роуз и Айрис, вдыхая запах мармелада, тостов и чая – обычный утренний аромат – и глядя в окно на клумбы. По газону все еще стелился туман, однако солнце уже позолотило траву, которую клевали голуби. Певчие птицы приветствовали новый день. Мэри пребывала в счастливом неведении относительно того, какое потрясение ее ожидало. Девушка понятия не имела о том, что вскоре ее существование, наполненное радостью и уверенностью в завтрашнем дне, кардинально изменится…

Майор Дигби был надменным стариком, через слово повторявшим: «И в самом деле».

Стол для чаепития накрыли в оранжерее, поскольку этот весенний день выдался неожиданно безоблачным. Листва на деревьях в саду блестела, а нарциссы улыбались солнцу, сияя так ярко, словно одним своим видом хотели изгнать воспоминания о морозной зиме.

– Это мои дочери, Роуз, Айрис и Лили, и моя племянница Мэри, – представила тетушка девушек майору.

– И в самом деле, – ответил Дигби, близоруко глядя на Мэри и ее кузин.

Дядя Мэри провел майора к столу.

– Как тебе Англия, старина? Как мирная жизнь?

– Потрясающе! Но если человек хотя бы раз побывал в Индии…

Индия… В глубине сознания Мэри что-то зашевелилось.

– Боюсь, я никак от нее не отвыкну, – продолжал майор Дигби. – Думаю вернуться туда.

Мэри почувствовала тошноту. Воздух внезапно стал слишком тяжелым, давя на нее, и ей стало трудно дышать.

– Тетушка, можно мне выйти?

Во взгляде тети появилось странное любопытство. Она кивнула. Мэри выскользнула из комнаты и стала жадно хватать ртом воздух, свежий и дымный, с привкусом травы и зарождающихся плодов. Глядя на аккуратные газоны, усеянные идеально высаженными цветами, девушка почувствовала, что ее пульс постепенно замедляется, а тошнота отступает.

За последние годы с ней такое случалось неоднократно. И всякий раз – без предупреждения. У нее просто возникало желание побыть одной, в безопасности. В месте, где все упорядочено. Вроде библиотеки или сада…

– Ты просто слишком чувствительная, – утешали Мэри кузины.

– Тебе не о чем волноваться, – твердила тетушка в свойственной ей лаконичной манере.

И все же…

Мэри казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Девушка чувствовала головную боль, словно на нее что-то давило… что-то важное, но при этом неуловимое.

Иногда она просыпалась по утрам с тяжелой головой; подушка была мокрой от слез. В таких случаях Мэри понимала, что ночью ей что-то приснилось. Ее сны были живыми, разноцветными, яркими, однако в холодном дневном свете она не могла их вспомнить.

Девушка тряхнула головой, пытаясь очистить свои мысли, и зашагала обратно к оранжерее. Взявшись за ручку, она уже собиралась открыть дверь, однако в этот самый момент… услышала голос майора Дигби. Голос, который произнес ее имя…

– Мэри и в самом деле как две капли воды похожа на мать, – сказал старик.

Майор Дигби знал ее родителей?

Девушка замерла. Она понимала, что подслушивать нехорошо, однако ничего не могла с собой поделать.

– Ричард и двух слов не мог сказать, не упомянув о Мэри и Пегги.

Мэри вновь показалось, будто ее голова вот-вот взорвется.

– Дигби, старина, – отозвался дядя, – не нужно говорить об этом в присутствии Мэри. Она не…

За дверью раздались шаги, слишком быстрые, чтобы Мэри успела среагировать. Хихиканье, шуршанье. Дверь распахнулась.

Испуганно влетев в комнату, Мэри увидела ошеломленное лицо Айрис.

– Ох, прости меня, Мэри, я… – начала было Айрис, однако оборвала себя на полуслове. – Ты очень бледная. С тобой все хорошо?

Мэри не ответила. Все ее внимание было обращено на сидевших за столом дядюшку и майора Дигби. Лицо тетушки побелело и приобрело мрачное выражение. Лишь майор, ничего не замечая, доедал сэндвичи с огурцом. При виде слуг, которые несли пирожные с джемом, булочки с кремом, лимонные тарталетки и шоколадный торт, глаза старика вспыхнули.

– Я… – начала Мэри. Она внезапно ощутила сухость во рту и не знала, куда девать глаза от заливавшего оранжерею ярко-медового света, в одночасье ставшего невыносимым. Ей казалось, будто ее голову сдавливает гигантская рука. – Я… Мои родители…

– Мне очень жаль, – произнес майор Дигби. – И в самом деле. Очень жаль…

Тяжелый запах лука, пыли и пота, жар солнечных лучей, изумленные вздохи окружающих, удивленные возгласы – все это внезапно зазвенело в ушах у Мэри, и у нее подкосились ноги. Ее разум не выдержал напряжения, и в следующее мгновение девушка провалилась в благословенную тьму…

Сита

Маленький бунт. 1925 год

– Не дергайся! – сказала мать, ударив по руке Ситу, пытавшуюся выдернуть золотую нитку из затейливого сари, надетого по ее настоянию.

Девочке было жарко. Все ее вспотевшее тело зудело. После того как служанка матери уложила волосы Ситы в замысловатую прическу, у девочки начала болеть голова. К тому же ее волосы были липкими и странно пахли из-за втертого в них масла амлы, благодаря которому удалось собрать их в причудливую косу и уложить на затылке. Казалось, пряди вот-вот вырвутся на свободу. Сите и самой хотелось бы вырваться на свободу. Стащить с себя сари, натянуть вместо него свою старую, удобную одежду и танцевать в саду в тени кокосов, манго и гуайяв, пока ее гувернантка – прежняя, которую Сита обожала, ведь ее легко можно было одурачить, и которую уволили, когда отец застукал Ситу в пруду, – дремала бы в баньяновой рощице, убаюканная ветром, благоухавшим фруктами и сдувавшим редкие седеющие волосы ей на лицо.

– Когда мы приедем туда, ты будешь вести себя как подобает. Будешь мила с этой девочкой и не станешь доводить ее до слез, как это было с последней юной барышней, с которой я тебя познакомила.

– Она несла чушь, а когда я ее исправила, она…

– Что ж, на этот раз держи рот на замке и будь паинькой. Если ты сможешь убедить отца в том, что дружишь со славной юной барышней, а не с сыновьями слуг, он не будет настаивать на твоем раннем замужестве.

Отвернувшись от матери, Сита стала разглядывать пейзаж, проносившийся за окном кареты, поднимавшей красную пыль, которая оседала еще одним слоем на растущих у дороги кустах. Оборванные девочки младше ее, с огромными голодными глазами, помогали матерям разводить огонь возле придорожных хижин и помешивать еду, в то время как их братья лазали по деревьям или гонялись друг за другом по дороге, в самый последний момент уворачиваясь от кареты.

Это было так несправедливо, что Сите захотелось судорожно вдохнуть; у нее в груди клубился гнев. Почему мальчишкам можно делать все, что они хотят, и это вызывало у взрослых лишь снисходительную улыбку, а девчонки, независимо от своего социального статуса, должны поступать так, как им скажут?