управления. Но учтите, друзья: этот аппарат, — Палло сделал широкий жест, как экскурсовод перед картиной, — лишь часть лунной машины. А вторую ее часть вы сейчас увидите.

Подождав, пока мы осмотрели лунный аппарат, и ответив на несколько вопросов, Палло повел нас дальше.

Мы подошли к удобно расположившемуся на специальной подставке небольшому шару, который напоминал цветок с раскрытыми серо-голубоватыми лепестками, золотистыми, серебристыми покрытиями приборов и красными круглыми крышечками.

— АЛСик[2], — сказал Палло и с любовью прикоснулся к гладкому лепестку. — А это его телеглаз, — указал Арвид Владимирович на золотистый цилиндрик, увенчивающий «цветок».

— А где же антенны? — удивленно спросили мы.

— Они здесь. — Палло показал на четыре коробочки, каждая из которых — чуть больше спичечной.

Он нажал на едва заметные кнопки и… выскочили ленты, мгновенно свернувшиеся в прочные длинные трубки, торчащие над шариком.

— А! «Тещин язык»! — первым догадался Саша Дяблов. Я ткнул его в бок, но тут, пожалуй, оказался неправ: действительно, на жаргонном языке техников так называются подобные конструкции.

Палло продолжал знакомить нас с устройством станции: системой амортизации, системой терморегулирования. Все это показалось нам не таким уж сложным. Но прежний инженерный опыт подсказывал, что есть — не могут не быть! — нюансы, скрытые пока от поверхностного взгляда. И продолжали расспрашивать доброго Арвида Владимировича.

— Вы сказали: «Направить в нужную точку Луны». Что это значит?

— Видите, селенологами для первой посадки выбрана равнинная часть Океана Бурь. Дата запуска приурочена к наступлению лунного утра в этом районе. И температура поменьше, и для телесъемки получше — тени контрастнее. К тому ж Луна повыше над земным экватором, значит, радиовидимость с Центра дальней космической связи окажется продолжительнее. Понятно? Если не запустите машину в стартовое «окно», снимите ракету со стартового стола. Ну, а запустите вовремя, все равно орбиту корректировать придется. Точность знаете какая? Ошибка скорости в одну десятую метра в секунду оборачивается пятнадцатью километрами на Луне. Я уж про углы не говорю. Поэтому при выставке оптических приборов, двигателя — юстировке — угловые секунды ловить будете.

Ничего не скажешь, озадачил нас Арвид Владимирович. — Потом, — продолжал он, — надо сделать так, чтобы станция оказалась в стороне от аппарата, в месте, не затронутом огнем двигателя. Это — в целях науки. А герметичность? Повоюете за нее! Дырка хоть с иголочку будет, а всю атмосферу из отсека высвистит. Посадка хоть и мягкой называется, а все равно несколько метров в секунду набегает. Так что и перегрузки есть! А дырки быть не должно. Ну, да ладно, обо всем сразу не расскажешь. Посмотрите лучше, как сеанс коррекции идет. — И мы направились в пультовую…

Так прошло первое, очень краткое, свидание с лунной машиной. А потом началось ее детальное изучение: мы присутствовали на испытаниях, учились телеметрическому языку, сидели над схемами, чертежами, техническими описаниями, инструкциями.

Чуть свет с радостным чувством мы отправлялись в МИК и только к ночи возвращались в гостиницу.

* * *

…Как ни интересовало нас все, происходящее в монтажно-испытательном корпусе, нам все-таки очень хотелось поскорее побывать и на стартовой площадке. И вот однажды Дмитрий Дмитриевич сказал нам: «Едем!»

Небольшой темно-зеленый автобус подвез нас к белому домику, одиноко стоявшему в нескольких километрах от МИКа. Сопровождал нас Борис Семенович Чекунов, ветеран Байконура. Мы уже немного знали о нем. В 1955 году, сразу же после окончания техникума, вслед за первым строительным десантом он приехал на космодром. Собственно, космодрома еще не существовало. Вокруг места, выбранного для космодрома, лежала голая, нетронутая степь. А через два года Боря Чекунов, оператор центрального пульта, нажал кнопку «Зажигание». И пошла в зенит ракета, нежно прикрывая обтекателем небольшой шар с зеркальной поверхностью и прижатыми к нему усами антенн. А потом был второй, третий спутники. Был полет Юрия Гагарина.

Дорога поднималась вверх. Мы шли не спеша, на ходу перекидываясь словами, смотрели по сторонам. И вдруг, как по команде, смолкли. Справа, в нескольких метрах от дороги, стоял обелиск. Невысокий, строгий прямоугольник. Стелу из розоватого бетона венчал блестящий шар с откинутыми назад антеннами — точная копия космического первенца. На стеле — отлитый из бронзы Государственный герб СССР и темно-серая мраморная доска с высеченными словами: «Здесь гением советского человека начался дерзновенный штурм космоса (1957 г.)».

Мы молча стояли у этого скромного обелиска, отдавая дань глубокого уважения героическому поколению первопроходцев космодрома.

Пройдя сотню метров, мы вступили на бетонные плиты. Бетонные плиты Байконура… По ним совершали свои последние перед взлетом шаги летчики-космонавты. Здесь «они слышали» твердую, уверенную поступь Королева и содрогались от рева ракетных двигателей.

Большая площадка перед стартовой установкой напоминала солидный железнодорожный разъезд с четырьмя ветками путей. На одной из веток стояли желтые вагоны-цистерны.

— Заправщик горючим, — сказал Чекунов. — А другие пути — для заправщика окислителем, вагонов термостатирования, подвоза ракеты.

Стартовая установка представляла внушительное сооружение. Удивительно, огромная конструкция не подавляла, а звала ввысь.

Как не была высока установка, ее намного превосходили ажурные диверторы — молниеотводы.

Мы подошли поближе к стартовому устройству. От самой вершины вниз катился лифт. Каждый из нас по очереди поднимался на площадку, откуда прощался с «землянами» перед посадкой в корабль Юрий Гагарин и, на минуту представляя себя космонавтом, махал рукой «провожающим». Стоявшие внизу махали в ответ. Дмитрий Дмитриевич стоял в сторонке и не торопил нас. Его суровое лицо казалось смягченным.

Чекунов приступил к «ликбезу».

— В ожидании ракеты фермы обслуживания лежат навзничь, будто спят, а опоры стартовой системы, кабель-заправочная мачта откинуты назад. Установщик бережно подвозит лежащую ракету к стартовому столу двигателями вперед. Начинают работать гидравлические домкраты — они ставят ракету вертикально, «на ноги».

Затем опоры подводятся, тут же — фермы обслуживания. Они обнимают ракету, как лепестки цветка Дюймовочку.

Мы подошли поближе к опорам стартовой системы.

— А что это? — указали мы на массивные металлические «блины», прикрепленные к нижним частям опор и очень напоминающие гигантскую штангу.

— Это противовесы, — объяснил Чекунов. — Как только тяга двигателя превзойдет вес ракеты, и она чуть приподнимется, противовесы тотчас откидывают опоры назад. И тогда утолщенное книзу тело ракеты беспрепятственно идет вверх. Понятно?

Да, просто и остроумно.

— Мы стоим, — продолжал ветеран космодрома, — на «нулевой отметке» и смотрим вверх. А теперь давайте поглядим вниз.

Считая, что сейчас спустимся по ступенькам вниз, чтобы ознакомиться с подземными коммуникациями, мы спокойно подошли к концу площадки и… отпрянули назад. Мы стояли на самом краю бездны, отделенные от нее невысокими перильцами. Пропасть сотворила не природа. Котлован вырыли и забетонировали люди. От него отходил широкий, тоже бетонированный, глубокий канал. Берега космодромного