— Здорово, — согласилась Света.

— Электричество сюда Советская власть провела. Здесь же раньше фермы вокруг были. В этой деревне, Гречишкине, молочно-товарная ферма, в Курыгино свиней разводили. Люди лошадей держали, огороды возделывали. А сейчас почти никого не осталось. Здесь только я живу, а дальше по озеру — по две, три семьи от силы.

— А почему в город не вернешься?

— Зачем? — Гаранин снисходительно глянул на гостью. — Что там делать, маленькая? Тут красота! Реки, озера. Храмы старинные. Оставайся, все тебе покажу.

— Не знаю, — качнула головой Света. — У меня сын с мамой остался. Пару дней погощу, а потом придется вернуться.

— В Москву? — хмыкнул он, уже придумывая ей поручение.

— Нет, — отмахнулась она. — К маме поеду.

— Куда?

— Поселок Бордовый, — невесело улыбнулась она, не желая посвящать его в подробности своей жизни. Но и врать не хотелось.

— Где это? — удивился он.

— Две тысячи девятьсот двадцать пять километров от Москвы, — отрапортовала Света и не покривила душой. Ни капельки!

И Гаранин в уме прикинул, какой известный населенный пункт может находиться поблизости.

«Наверное, дремучая дыра недалеко от Кемерово», — мысленно поморщился он, намереваясь вернуться обратно в постель, как на экране появилась криминальная хроника.

— Сделай громче, — напряглась Света, уставившись в экран.

А там дикторша, молодая и тоненькая, бодро вещала о нападении прямо на парковке аэропорта в далеком южном городе на известного рокера Азимута, по паспорту — Дмитрия Харитонова. На фотографии возник лысый мужик с нервным длинным лицом и хитрым прищуром.

— Никогда не слыхал о таком, — пробурчал недовольно Гаранин и уже собрался переключить канал, как Света попросила жалобно:

— Я знаю. Оставь, пожалуйста!

— Пойду лягу, — недовольно пробубнил Гаранин и, шаркая как старик, вышел из кухни. Она прислушалась. Хлопнула дверь, ведущая в неотапливаемую часть дома, где располагались сараи и туалет. Все под одной крышей с жилой частью.

«Скоро пойдет обратно», — саму себя поторопила Света и, внимательно следя за происходящим на экране, достала из кармана сотовый. Но так и застыла на месте.

— Пострадавший доставлен в больницу с огнестрельным ранением. В данный момент врачи борются за его жизнь, — весело сообщила диктор и принялась рассказывать о журналистском расследовании. — Нам удалось выяснить, что Харитонов находился около аэропорта не случайно. Он встречал знакомую. Свидетели подтвердили, что за секунду до того, как грянул выстрел, он что-то крикнул выходящей из здания девушке. Но несмотря на имеющуюся запись камер, по горячим следам найти ее не удалось.

А дальше под обычные воззвания «кто видел, кто знает» по экрану пошли мутные кадры.

Девица с распущенными волосами, на каблуках и с дорожной сумкой гордо шествовала к выходу, отмахивалась от назойливых таксистов и тянула шею, высматривая встречающего ее человека. А вот она уже бежит обратно с перекошенным от страха лицом и орет что есть мочи:

— Человека убили! Там человека убили!

Полиция и охрана устремляются наружу. Кто-то вызывает оперативников, кто-то огораживает место происшествия. На этом кадры обрывались.

— Видимо, девушка смешалась с толпой и вышла через другой выход, — заявила диктор и предоставила слово пресс-секретарю УВД.

— Идиотки, — пробормотала Света, вспоминая, как на ватных ногах доковыляла до туалета и заперлась в свободной кабинке. Сначала пытаясь взять себя в руки, а потом решая, что делать. Один раз кто-то нетерпеливо дернул за ручку и грубо поинтересовался:

— Есть тут кто?

— Qu'est-cequ'ilya? Что случилось? — истерично вскрикнула она.

— Простите, мадам, — пробурчала какая-то женщина. И вдалеке хлопнула входная дверь.

«Ищут меня, твою мать», — про себя выругалась Света и принялась переодеваться.

Вывернула наизнанку двусторонний пуховик «Прада» и вмиг очутилась в оранжевом ужасе с темно-синей подкладкой, намотала на шею шаль, что собиралась подарить жене родного отца.

«Прости, Зина», — мысленно попросила она прощения у этой святой женщины. И затем около рукомойников слегка помяла мокрыми руками выпрямленные утюжком волосы. Сразу после таких манипуляций шевелюра приобрела природную повышенную лохматость.

— Будто другой человек, — пробурчала себе под нос Света и, нацепив на нос дымчатые очки, с гордо поднятой головой прошествовала к кассе. А купив билет в бизнес-класс до Москвы, сразу прошла регистрацию и одной из последних вбежала по рукаву в самолет. Два часа она не отрываясь пялилась в иллюминатор, пытаясь понять, что предпринять дальше. Потом на метро доехала до станции Смоленской, где когда-то жила с родителями и маленьким братом.

«Мишутка тогда только родился», — хмыкнула она горько и, запретив себе идти к родному дому, расположенному в Плотниковом переулке, свернула на Новый Арбат к Ленке Пряшниковой, в девичестве Ригерт.

— Ца-ри-герт, — всхлипнула Света, вспомнив, как шутя звали их одноклассники, а потом, словно опомнившись, опять покосилась на дверь, за которой скрылся Гаранин, и набрала по памяти номер телефона, состоящий из нулей и единиц.

— Крестный, — проскулила она. — Как там Митя?

— Каком кверху, — сварливо пролаяла трубка. — Не боись, вычухается! К нему сейчас из Москвы врачи летят, я денег дал. Еще пацаны бабла накидали. — Потом Виктор Николаевич Пахомов перевел дух и строго осведомился: — Ты хоть в безопасности?

— Да, — уверила Света, твердо зная, что ни Ленка, ни Вадим никому слова не скажут.

— Вот и оставайся там, — велел Пахомов. — Сдается мне, это тебя поджидали, моя радость. Тихо пока сиди, не отсвечивай. Завтра из Бордо домой прилечу, разберусь.

— Ты думаешь, это люди Жерара? — прошептала она, с ужасом вспоминая о младшем брате Люсьена.

— Не мели чушь, родная, — устало бросил Виктор. — У этого ублюдка ума хватит тебя третировать. А тут ресурс нужен. Времени, людей. А твой бывший деверь — пустышка, у него ничего нет. Это кто-то наш, местный. Митяй знал подошедших к нему людей, перетирал с ними минут десять, тебя поджидая. Ладно, — решил закончить разговор Пахомов. — Давай, спиногрыз…

— Подожди, — взмолилась Света. — Ты к папе пойдешь перед отъездом?

— Ну да, — возмутился такому вопросу Витька. — Ты же знаешь!

— Попроси его, пожалуйста, пусть он за Женечкой присмотрит. Убережет его!

— Хорошо, — согласился Пахомов, мысленно отмечая, что завтра на могилке Иштвана нужно не забыть о просьбе Светы. — Все, целую тебя, — пробурчал он и велел ворчливо: — Матери пиши, а то она совсем извелась за эти дни. Дурдом какой-то! Каждые пятнадцать лет новый шухер. Не живем, как остальные люди, мирно и спокойно…