— Ты, черт побери, незваная гостья! Что ты хочешь? Может, мне тебе кофе сварить?

— Нет, я не пью кофе. Спасибо. Я просто…

— Пошла вон! — Морганит задрожала от взорвавшегося дикого вопля. Звериный рык, издаваемый разбуженным тигром, чей покой нарушили, и он в полной готовности напасть и растерзать жертву. У него есть полное право выгнать ее на улицу. Ночью. Ему наплевать на то, что она слепа и останется без помощи. Внезапно Морганит едва не взвизгнула от пронзившей ее догадки. Он не догадывается о ее физическом недостатке. Вот почему он так с ней разговаривает. Вот почему за все время ни разу не вызвался ей помочь или относиться с жалостью, как поступали многие, с кем она знакомилась. Он общался с ней, как есть. Наравне. По — настоящему. Настолько поразило ее, что Морганит не сумела сдержать предательски нахлынувших слез, смешавшихся с заливистым смехом.

Отсутствие света. Жизнь наощупь. Вечная тьма. Морганит не плакала и не жаловалась, давно поняв — ее отцу, всемогущему и властному магнату, отвозившему горячо любимую дочь в лучшие клиники к именитым докторам, не под силу вернуть способность видеть. Пытался скрывать эту беспомощность лучшими репетиторами, уходом и дорогими подарками. Тщательно укрывал факт, что она — слепа, не позволяя ни одному журналисту выведать неисправимое несчастье семьи Сальери. Темнота же не менялась, как и чувства.

А сейчас у нее создавалось впечатление, что ее перенесло в новой неизведанный мир.

— Ты под кайфом? — дождавшись, когда Морганит совладает с собой, задумчиво поинтересовался он. В голосе уже не звучала та необузданная ярость. Он тоже усмирил себя, только до нее не доходил смысл сказанного. — Кайф? Наркотики?

— Я никогда не брала и не возьму эту гадость, — скривилась Морганит. — А вы?..

— Ты меня спрашиваешь, принимаю ли я наркотики? У меня?

— Вы же спросили у меня, — недоуменно отозвалась девушка.

— Не сравнивай меня и себя! — как — то странно отрезал он. — Ты то смеешься, как умалишенная, то плачешь, как истеричная, причем сразу вместе. Два варианта. Ты под кайфом или просто ненормальная.

— А вы то кричите и гоните, как сумасшедший, то молчите и обращаетесь со мной так, будто я ваша — собственность, — ляпнула первое попавшееся Морганит, еще окрыленная тем, что он не узнал о ее физическом недостатке. Неожиданно ее ключицу обдало теплым воздухом, будто кто — то направил на кожу невидимый фен, опаляя и принуждая шарахнуться в сторону. Ойкнула, слегка зацепившись плечом о что — то. Зеркало?..

— Ты хочешь быть моей собственностью? — шепот, проскользнувший в раковину уха, медленно обволакивая слух. Стук. Что за опасный стук? Машинально ладонь взметнулась, касаясь быстро вздымающейся груди. Сердце бешено стучит, и в повисшей тишине отдается гулкими стуками. Больно ударялось об ребра, разрывая почти грудную клетку отяжелевшей массой. Он же продолжал обжигать ее щеку дыханием. Не касался. Ни пальцем не трогал. Он и не держал ее, потому что руки — свободны. Только дышал.

— Моя собственность должна быть безупречной и единственной в своем экземпляре, — продолжал он шептать. — То, что принадлежит Ральфу Саймону Вуду, отличается уникальностью и, повторю еще раз — безупречностью. Неужели ты думаешь, что подходишь под эти описания? Растрепанная в непонятных лохмотьях ты…

— Это платье от Дольче Габбана! — перебила его Морганит.

— Серьезно? Если бы он увидел, как на тебе выглядит его шедевр, то он бы застрелился из — за душевной боли, — говорил четко он, выпуская ее из призрачной ловушки, куда загнал странными действиями и…дыханием. Незабываемое. Вызывающее волну мурашек.

— Вы умеете шутить? Я не знала, — неудачная проба разрядить обстановку. Провал.

— Тебе и не надо ничего обо мне знать! — снова высокомерная нотка. — Ты еще здесь?

— Вы предлагаете мне идти по городу в лохмотьях и пугать людей видом грязного чучело? — дав ему понять, что каждое его предложение анализировано и намотано на ус, протянула Морганит. — Мне нужно в душ и переодеться!

Больше всего тете Беатрис она благодарна за то, что нянечка научила ее ухаживать за собой. Пусть ей и не осилить полноценный макияж, кроме губ, зато вполне могла самостоятельно принимать душ, принимать необходимые водные процедуры, даже депиляцию, хоть и резалась пару раз, тем не менее этот момент облегчал ее зависимую участь. Хотя ее всегда провожали до ванной комнаты, и там привычные вещи, которые специально не двигали и не меняли ради ее комфорта. А как же быть здесь?..

— Интересно, — насмешливо бросил Ральф. — То, что у тебя отсутствие стыд и мышление, я уже понял, но во что ты собираешься переодеться? Я не храню женской одежды.

— Я же ваша гостья! — вновь напомнила ему Морганит. — Не одолжите ли вы мне свою футболку, синьор Вуд?

— Что за чертовщина? — она готова поклясться, что его восклицание вырвалось с неподдельным удивлением. Наипростейшей и легкой вещью, в которою она, пусть и поднапрягшись, влезет — мужская футболка без пуговиц. Судя по тому, как кончик ее носа врезается в его грудь, а макушка едва достает до подбородка, он намного выше и больше.

Через несколько минут в нее швырнули то, о чем она просила. Машинально подхватив накрахмаленную и отдающую свежестью хлопковую ткань, Морганит благодарно улыбнулась. Однако улыбка мгновенно исчезла, стоило ей столкнуться с тем, что она не знает расположение комнат. Просить его показать — это выдать ее главный секрет. Иного выхода нет. По — любому, Ральф теперь узнает причину отказать уходить от него и страх.

— Лишь бы ты побыстрее исчезла, — раздраженно бросил он. Замешкалась, готовясь признаться ему на духу. Как только раскроется тайна — разрушится столь реалистичная, столь желанная иллюзия, где нет притворства. Рассеется прежний Ральф, уступая место тому, кто будет жалеть и помогать.

— Тебе особое приглашение нужно? — прежде чем Морганит успела произнести первый слог, ее грубо развернули и толкнули вперед. Хлопнула дверь, безмолвно оповещая, что она попала, куда хотела. В воздухе витал аромат муската. Ральфа. Кажется, даже его имя пропитано этим запахом. Окутывая и унося в иное направление острых ощущений.

Есть вещи, которые настолько ужасны, что осознать их сразу невозможно. Есть такие обнаженные и откровенные, призывающие содрогаться, непреходящие в кошмаре — их же невозможно различить. Только потом в одиночестве среди обрывков воспоминаний собираешь из пепла собственное прошлое, которое от малейшего дуновения разлетается повсюду.

Глубоко вздохнув, Ральф провел ладонью по мокрым волосам, слегка взъерошив их. Во всем виноват обычный гребаный день в его паршивой жизни, потому что никак иначе сейчас он не мог назвать себя, как еще вчера, любимчиком фортуны и удачником. Еще вчера был полностью уверен — после успешного завершения плана непременно отметит, невзирая на то, когда это случится, через какой срок, за стаканом дорогого старинного вина. Ненавидел бренди и другие крепкие алкогольные напитки, опьяняющие и заставляющие терять контроль над действиями. Мыслями. Никогда не быть рабом спиртного или искать забвение из — за слабости в глубине бокала. Его первое правило.