ему все лучше меня. Джесс проглядывает их, потом смотрит мне в глаза. У него глаза светло-светло-серебристые, это так удивительно, что иногда, когда встречаешься с ним взглядом, можно совершенно забыть, о чем хотела сказать.

— Анна, не нарушай работу системы, — с досадой произносит Джесс. — Мы все выучили свои роли наизусть. Кейт играет Мученицу, я — Безнадежный Случай, а ты, ты — Миротворицу.

Он думает, что знает меня, но про себя я могу сообщить то же, и когда наши мнения расходятся, Джесс не отступится. Я смотрю на него в упор:

— Кто это сказал?

Джесс соглашается подождать меня на парковке. Это один из немногих случаев на моей памяти, когда он делает то, о чем я прошу его. Обхожу здание и оказываюсь у входа, который охраняют две горгульи.

Офис Кэмпбелла Александера, эсквайра, находится на третьем этаже. Стены отделаны деревянными панелями цвета шкуры гнедой кобылицы, а когда я ступаю на толстый восточный ковер, ноги утопают в нем на дюйм. Секретарша обута в туфли, такие сверкающие, что я могу разглядеть в них свое отражение. Смотрю на свои обрезанные шорты и кеды, которым я на прошлой неделе от скуки сделала татуировку фломастером.

У секретарши идеальная кожа, идеальные брови и медовые губы, которые она использует, чтобы орать на кого-то по телефону.

— С чего вы взяли, что я скажу это судье. То, что вы не хотите слушать вопли Клемана, не означает, что я должна… нет, вообще-то, это повышение оплаты связано с исключительностью работы, которую я выполняю, и с тем дерьмом, которое я разгребаю изо дня в день, и на самом деле, пока мы… — Она отнимает телефон от уха, мне удается расслышать гудки — связь оборвалась. — Скотина! — бурчит секретарша и только тут замечает меня. — Что вам нужно?

Женщина окидывает меня взглядом с головы до ног, оценивает по шкале первого впечатления и заключает, что мой рейтинг крайне низок. Я приподнимаю подбородок и изображаю из себя крутую девчонку, хотя мне до этого далеко.

— У меня назначена встреча с мистером Александером. В четыре часа.

— Ваш голос, — говорит она. — По телефону мне не показалось, что вы так…

Юны?

Она неловко улыбается:

— Мы не занимаемся делами подростков, как правило. Если хотите, я могу дать вам контакты других практикующих адвокатов, которые…

Я делаю глубокий вдох.

— Вообще-то, — перебиваю ее, — вы ошибаетесь. Смит против Уэйтли, Эдмундс против Женской и детской больницы и Джером против Епархии Провиденса — все эти процессы включали в себя участников моложе восемнадцати лет. Все эти дела закончились вынесением вердиктов в пользу клиентов мистера Александера. И это только за три последних года.

Секретарша моргает. Потом ее лицо медленно озаряется улыбкой, будто она в конце концов решила, что я ей нравлюсь.

— А впрочем, почему бы вам не подождать в его кабинете? — предлагает она и встает, чтобы отвести меня туда.

Даже если весь остаток дней до последней минуты я проведу за чтением, все равно сомневаюсь, что мне удастся поглотить то количество книг, которые расставлены на разной высоте по стенам кабинета мистера Кэмпбелла Александера, эсквайра. Я прикидываю в уме: если на каждой странице примерно четыреста слов, а в каждой из этих книг с законами четыреста страниц, на каждой полке их двадцать, а в каждом шкафу шесть полок — ого, получается больше девятнадцати миллионов слов, и это только часть комнаты.

Я сижу в кабинете одна достаточно долго, чтобы заметить: на столе у хозяина такая чистота, что можно играть в китайский футбол[3]; нет ни одной фотографии — ни жены, ни детей, ни самого мистера Александера; и хотя комната безупречна, на полу почему-то стоит миска с водой.

Невольно принимаюсь искать объяснения: это бассейн для армии муравьев или что-то вроде примитивного увлажнителя воздуха? А может, мираж?

Почти убедив себя в правильности последнего, я нагибаюсь, чтобы потрогать сосуд-призрак и проверить, настоящий он или нет, но тут дверь распахивается. Я чуть не падаю со стула и оказываюсь нос к носу с входящей в комнату немецкой овчаркой, которая пронзает меня взглядом, подходит к миске и начинает лакать из нее.

Кэмпбелл Александер тоже входит. У него черные волосы, а ростом он не ниже моего отца — шесть футов, прямоугольная челюсть и как будто заледеневшие глаза. Он скидывает пиджак и аккуратно вешает его на дверь с внутренней стороны, потом, прежде чем двинуться к столу, вытаскивает из шкафа папку.

— Мне не нужно печенье от девочек-скаутов, — говорит Кэмпбелл Александер. — Хотя ты получишь шоколадный кекс за стойкость. Ха! — Он смеется собственной шутке.

— Я ничего не продаю.

Хозяин кабинета с любопытством смотрит на меня, потом нажимает кнопку на телефоне.

— Керри, что это делает в моем кабинете? — спрашивает он, когда секретарша отвечает.

— Я здесь, чтобы нанять вас.

Адвокат отпускает кнопку громкой связи:

— Я так не думаю.

— Вы даже не знаете, в чем мое дело.

Я делаю шаг вперед, собака тоже. Только сейчас я замечаю, что на ней надета жилетка с красным крестом, как у сенбернаров, которые носили бочонки с ромом по заснеженным горам. Автоматически протягиваю руку, чтобы погладить пса.

— Не надо, — останавливает меня мистер Александер. — Джадж[4] — служебная собака.

Я опускаю руку:

— Но вы не слепой.

— Спасибо, что напомнила.

— Тогда что с вами?

Сказав это, тут же жалею. Но слово не воротишь. Разве я не слышала сотни раз, как бестактные люди задают тот же вопрос Кейт?

— У меня железное легкое, — вежливо отвечает Кэмпбелл Александер, — и собака оберегает меня, чтобы я не приближался к магнитам. А теперь, если ты окажешь мне честь и покинешь кабинет, моя секретарша подскажет тебе имя того, кто…

Но я пока не могу уйти.

— Вы и правда предъявляете иски Богу? — Я вытаскиваю газетные вырезки — все, что есть, — и расправляю их на пустом столе.

На щеке у адвоката дергается мускул, а потом он берет лежащую сверху статью.

— Я подавал в суд на диоцез Провиденса от лица одного ребенка из их сиротского дома, который нуждался в специальном лечении с применением эмбриональной ткани, а они считали такую терапию противоречащей решениям Второго Ватиканского собора. Тем не менее в газетном заголовке гораздо лучше написать, что девятилетний мальчик возбуждает процесс против Бога за то, что ему в жизни довелось вытянуть короткую спичку. — (Я молча смотрю на него.) — Дилан Джером, — добавляет адвокат, — хотел привлечь Бога к суду за то, что тот мало его любит.

Тут молния могла бы ударить в центр большого