восемьдесят семь центов. Я знаю, этого мало, но придумаю, как достать больше.

— Я беру по две сотни за час.

— Долларов?

— Вампум не засунешь в банкомат.

— Может, я буду гулять с вашей собакой или еще что?

— Служебных собак выгуливают хозяева. — Я пожимаю плечами. — Мы что-нибудь устроим.

— Но вы не можете быть моим адвокатом бесплатно, — настаивает девочка.

— Ну ладно, ты можешь начистить у меня в кабинете дверные ручки. — Не то чтобы я склонен к благотворительности, скорее, дело в том, что с точки зрения закона это дело беспроигрышное: девочка не хочет отдавать почку; ни один судья в здравом уме не станет принуждать ее к этому; мне не придется заниматься изучением прецедентов; родители отступятся еще до суда, и процесс будет выигран. Плюс этот случай обеспечит мне внимание со стороны прессы, и я на десять лет вперед выполню свою долю работы ради общественного блага. — Я составлю для тебя заявление в суд по семейным делам, и мы получим для тебя медицинскую эмансипацию — законный выход из-под родительской опеки по вопросам, связанным со здоровьем.

— А что потом?

— Состоятся слушания, и судья назначит тебе опекуна, который…

— …является человеком, обученным работе с детьми в семейном суде, действует в интересах ребенка и определяет, что для него лучше, — цитирует Анна. — Или, другими словами, появится еще один взрослый, который будет решать мою судьбу.

— Ну, так работает закон, и этого тебе не избежать. Но опекун теоретически заботится о твоих интересах, а не о твоей сестре или родителях.

Девочка наблюдает, как я делаю заметки в блокноте.

— Вам не мешает, что ваше имя перепутано?

— Как это? — Я перестаю писать и смотрю на нее.

— Кэмпбелл Александер. Ваша фамилия — это имя, а имя — фамилия. — Она замолкает. — Мешанина какая-то.

— И это как-то влияет на суть твоего дела?

— Нет, — признает Анна, — просто родители приняли за вас не слишком удачное решение.

Я протягиваю ей свою визитную карточку:

— Будут вопросы, звони.

Она берет карточку и проводит пальцами по выпуклым буквам моего имени. Моего перепутанного имени. Слава тебе господи! Потом девочка наклоняется над столом, берет мой блокнот и отрывает нижнюю часть листа. Взяв у меня ручку, пишет что-то на обрывке и возвращает его мне. Я смотрю на бумажку:

Анна 555-3211 ♥

— Если у вас появятся вопросы, — говорит она.

Когда я выхожу в приемную, Анны там уже нет. Керри сидит за столом, на котором по-орлиному расправил крылья страниц какой-то каталог.

— Ты знал, что холщовые сумки от «Л. Л. Бин» использовали для переноски льда?

— Да.

А еще для водки и «Кровавой Мэри». Тащили их из коттеджа на пляж каждое воскресное утро. Это напоминает мне о звонке матери.

У Керри есть тетка, которая зарабатывает на жизнь экстрасенсорикой, и эта генетическая предрасположенность то и дело просыпается в моей секретарше. Или, может, она просто уже так давно работает у меня, что знает бóльшую часть моих секретов. В любом случае ей известно, о чем я думаю.

— Она говорит, что твой отец связался с семнадцатилеткой, и слова «приличия» нет в его лексиконе, и что она переедет жить в «Сосны», если ты не позвонишь ей до… — Керри смотрит на наручные часы. — Упс!

— Сколько раз она угрожала покончить с собой на этой неделе?

— Всего три.

— Мы еще не достигли среднего уровня. — Я склоняюсь над столом и закрываю каталог. — Пора зарабатывать средства к существованию, мисс Донателли.

— В чем дело?

— Эта девочка, Анна Фицджеральд…

— Планирование семьи?

— Не совсем, — говорю я. — Мы будем представлять ее интересы. Мне нужно продиктовать тебе ходатайство о медицинской эмансипации, чтобы завтра подать его в суд по семейным делам.

— Да иди ты! Ты будешь представлять ее?

Я кладу руку на сердце:

— Меня ранит, что ты так плохо обо мне думаешь.

— Вообще-то, я думала о твоем бумажнике. Ее родители знают?

— Завтра узнают.

— Ты полный идиот?

— Прости?

— Где она будет жить? — качает головой Керри.

Замечание секретарши вынуждает меня остановиться. Об этом я как-то не подумал. А ведь девочке, которая возбуждает дело против родителей, будет не особенно комфортно оставаться жить под их крышей, когда им вручат повестки.

Вдруг у моих ног оказывается Джадж, тычется носом мне в бедро. Я раздраженно качаю головой. Порядок есть порядок.

— Дай мне пятнадцать минут, — говорю я Керри. — Позвоню, когда буду готов.

— Кэмпбелл, — с нажимом произносит непреклонная секретарша, — ты ведь не думаешь, что девочка будет сама себя защищать.

Я возвращаюсь в кабинет. Джадж идет следом, останавливается, едва переступив порог.

— Это не моя проблема, — отвечаю я, закрываю дверь, запираю ее и жду.

Сара

1990 год

Синяк размером и формой напоминает лист клевера с четырьмя пластинками, он появился прямо между лопаток у Кейт. Заметил его Джесс, пока они вдвоем сидели в ванне.

— Мама, это значит, что она счастливая? — спрашивает он.

Сперва я пробую оттереть пятно, решив, что это грязь, но ничего не выходит. Двухлетняя Кейт, объект пристрастного изучения, смотрит на меня ярко-голубыми глазами.

— Больно? — спрашиваю я, а она качает головой.

Где-то позади меня в коридоре Брайан рассказывает, как прошел день. От него немного пахнет табаком.

— И вот этот парень купил коробку дорогих сигар, — говорит он, — и застраховал ее от пожара на пятнадцать тысяч долларов. А дальше страховая компания получает заявление, что все сигары уничтожены серией маленьких пожаров.

— Он их выкурил? — спрашиваю я, смывая мыло с волос Джесса.

Брайан опирается плечом на дверной косяк:

— Да. Но судья вынес решение, что компания дала гарантию на страховую защиту сигар от огня, не упомянув, от какого именно.

— Эй, Кейт, а так тебе больно? — спрашивает Джесс и сильно давит большим пальцем на синяк между лопаток сестры.

Кейт воет, дергается и обливает меня водой из ванны. Я вытаскиваю ее, скользкую, как рыбешка, и передаю Брайану. Светлые головки склоняются друг к другу, они как из одного набора. Джесс больше похож на меня — худой, смуглый, задумчивый. Брайан говорит, это дает нам ощущение целостности семьи, у каждого есть свой клон.

— Быстро вылезай из ванны! — командую я Джессу.

Четырехлетний малыш встает, с него течет вода, как из шлюза. Перелезая через широкий край ванны, он поскальзывается, сильно стукается коленкой и поднимает рев.

Я закутываю Джесса в полотенце, успокаиваю его и одновременно пытаюсь продолжить разговор с мужем. Это язык брака: азбука Морзе, прерываемая купаниями в ванной, обедами и сказками на ночь.

— Так кто тебя вызвал в суд? — спрашиваю я Брайана. — Защитник?

— Обвинитель. Страховая компания