class="p1">— Свяжитесь с ним по рации, — говорю я. — Скажите, что мы в больнице.

Мне спокойнее, когда Брайан рядом, как будто мы с ним теперь пара часовых, двойная линия обороны. В больнице Провиденса мы проводим три часа, и с каждой минутой становится все труднее обманывать себя и верить в то, что доктор Уэйн ошибся. Джесс уснул на пластиковом стуле. Кейт перенесла еще один травматический забор крови и рентген грудной клетки, потому что я упомянула о ее простуде.

— Пять месяцев, — осторожно говорит Брайан сидящему перед ним врачу-стажеру с планшетом, потом смотрит на меня. — Тогда она упала?

— Думаю, да.

К этому моменту врач расспросил нас обо всем, начиная с того, во что мы были одеты в тот вечер, когда зачали Кейт, до того, в какой момент ей впервые удалось правильно взять в руку ложку.

— Ее первое слово? — спрашивает врач.

— Папа, — улыбается Брайан.

— Я имею в виду когда.

— Ох! — Муж хмурится. — По-моему, ей тогда было чуть больше года.

— Простите, — вмешиваюсь я, — не могли бы вы объяснить, какое все это имеет значение?

— Это просто медицинская история, миссис Фицджеральд. Мы хотим узнать о вашей дочери как можно больше, чтобы разобраться, что с ней происходит.

— Мистер и миссис Фицджеральд? — К нам подходит молодая женщина в белом халате. — Я флеботомист. Доктор Фаркад хочет, чтобы я сделала Кейт анализ на свертываемость крови.

При звуке своего имени сидящая у меня на коленях Кейт моргает, глядит на белый халат и прячет кулачки в рукава кофты.

— А вы не можете просто уколоть ей пальчик?

— Нет, это, вообще-то, самый простой способ.

Вдруг я вспоминаю, как, когда была беременна Кейт, она икала. Тогда у меня часами дергался живот. Каждое производимое ею движение, даже едва заметное, вызывало у меня мышечный ответ, который я не могла контролировать.

— Вы думаете, я хочу это услышать? — тихо говорю я. — Когда вы заходите в кафетерий и просите кофе, приятно ли вам будет получить вместо этого колу, потому что это проще? Если расплачиваетесь кредитной картой, понравится ли вам предложение выгрести из карманов наличные, потому что с картой слишком много возни?

— Сара… — Голос Брайана как дующий вдалеке ветер.

— Думаете, мне легко сидеть здесь с ребенком и не иметь представления, что происходит и зачем вы делаете все эти анализы? Думаете, это легко для нее? С каких пор у кого-то есть право делать то, что проще?

— Сара… — Только когда на мое плечо ложится рука Брайана, я понимаю, как сильно дрожу.

Еще мгновение, и женщина быстро уходит, каблуки стучат по кафельному полу. Как только она скрывается из виду, я сникаю.

— Сара, что с тобой? — спрашивает Брайан.

— Что со мной? Я не знаю, Брайан, потому что никто не говорит нам, что случилось с…

Он обнимает меня, зажав между нами Кейт, как вздох, и говорит:

— Ш-ш-ш.

Он шепчет мне, что все будет хорошо, и впервые в жизни я ему не верю.

Вдруг в комнату заходит доктор Фаркад, которую мы не видели несколько часов.

— Мне сказали, что возникли некоторые проблемы с коагуляционной панелью. — Она ставит перед нами стул. — Полный анализ крови Кейт дал аномальные результаты. Уровень лейкоцитов очень низкий — 1,3. Гемоглобин — 7,5, гематокрит — 18,4, тромбоциты — 81 000, нейтрофилы — 0,6. Такие показатели иногда свидетельствуют о наличии аутоиммунного заболевания. Но у Кейт также отмечено двенадцать процентов промиелоцитов и пять процентов бластов, и это вынуждает предполагать лейкемический синдром.

— Лейкемический, — повторяю я.

Слово студенистое, скользкое, как яичный белок.

Доктор Фаркад кивает:

— Лейкемия — это рак крови.

Брайан молча смотрит на нее, не отрывая взгляда:

— Что это значит?

— Представьте, что костный мозг — это центр детского здоровья, ответственный за развитие клеток. В здоровом теле клетки крови остаются в костном мозге, пока не созреют для того, чтобы выйти наружу и бороться с болезнями, свертываться, нести кислород и делать все прочее, для чего они нужны. У человека с лейкемией двери центра детского здоровья открываются слишком рано. Несозревшие клетки крови циркулируют по телу, не способные выполнять свою работу. Бывает, промиелоциты обнаруживаются в анализе крови, но когда мы посмотрели на кровь Кейт под микроскопом, то увидели аномалии. — Она смотрит по очереди на каждого из нас. — Нужно будет провести пункцию костного мозга, чтобы подтвердить это, но, похоже, у Кейт острый промиелоцитарный лейкоз.

Мой язык пригвожден к месту тяжестью вопроса, который через мгновение выдавливает из себя Брайан.

— Она… она умрет?

Мне хочется встряхнуть доктора Фаркад. Сказать, что я сама выдавлю кровь из руки Кейт для коагуляционной панели, если после этого она возьмет свои слова обратно.

— ОПЛ — очень редкая подгруппа миелоидной лейкемии. За год такой диагноз ставят примерно тысяче двумстам больных. Из них выживают от двадцати до тридцати процентов, если лечение начать немедленно.

Цифры я выкидываю из головы, а вместо этого вцепляюсь зубами в окончание фразы.

— Есть лечение.

На прошлой неделе я стояла в дверях спальни Кейт и смотрела, как она прижимает к себе во сне игрушечное атласное одеяльце — кусочек ткани, с которым почти никогда не расставалась. «Помяни мое слово, — шепнула я Брайану, — она никогда его не бросит. Мне придется вшить этот клочок в ее свадебное платье».

— Нам потребуется сделать забор костного мозга. Мы дадим ей легкий общий наркоз. И сделаем коагуляционную панель, пока девочка спит. — Доктор сочувственно наклоняется к Кейт. — Ты должна знать, что дети преодолевают трудности. Каждый день.

— Ладно, — говорит Брайан и потирает руки, будто разогревается перед футбольным матчем. — Хорошо.

Кейт поднимает голову с моей груди. Щеки у нее горят, выражение лица настороженное.

Это ошибка. Нет, не ее несчастливую пробирку с кровью исследовали врачи. Посмотрите на мою девочку, как сияют ее пушистые кудряшки, как порхает на губах, будто бабочка, ее улыбка. Разве так выглядит умирающий ребенок?

Я знала ее всего два года. Но если взять все воспоминания и выстроить их одно за другим, получится бесконечная линия.

Они свернули простыню и положили ее под живот Кейт. Они прилепили мою дочку к операционному столу двумя длинными полосками пластыря. Одна сестра гладит Кейт по руке, хотя девочка уже заснула под наркозом. Ее поясница обнажена, чтобы игла вонзилась в подвздошный гребень и вытянула костный мозг.

Когда лицо Кейт аккуратно поворачивают в другую сторону, бумажная салфетка под ее щекой мокра. От своей дочери я узнала, что плакать можно и во сне.

По дороге домой меня поражает мысль, что весь мир — надувной; деревья, трава и дома могут лопнуть, стоит