повозке, помимо тканей и сундуков, были бочки с элем, амфоры с вином и даже несколько бутылей зеленого стекла из-за Двуцветных гор.

Начало темнеть, и на небе стали загораться первые звезды. Вуаль Молка сплошной непроницаемой завесой наползала на небосклон с востока, закрывая мелкие огоньки звезд, но не очертания двух лун. Селана ярко сияла голубым посреди черноты. Вторая луна, Валхра, еле выделялась бледным желтым пятном. Ганнон перевел взгляд с небесных светил вниз – на огоньки столбового постоялого двора, что маячили впереди. Сегодня был ровно год, как Валхра вспыхнула словно солнце, превратив ночь в день. Чего только не пророчили после этого невиданного зрелища: сошествие богов, вторжение демонов, исчезновение великого Шторма и то, что он расширится и поглотит острова-колонии. Но сменялись месяц за месяцем, ничего не происходило и тревожные разговоры становились все тише. Небосклон выглядел как ему и было должно в это время года.

Чтобы отвлечься от боли в стопах, Ганнон вспоминал уроки астрономии, которые старый брат Боннар давал ему в те вечера, когда звезды успевали выглянуть до того, как монах засыпал в обнимку с кружкой эля. Селана на вуали, Валхра в бледной фазе, значит, скоро из-за Завесы появится Путеводная Звезда, начнется сезон Приливного Ветра, и корабли с зерном будут прибывать из Колоний быстрее. Юноша перешел небольшой каменный мост, что пересекал бурный приток реки Голоки. Кроме шума воды отчетливо различался звук невидимого в темноте, но находящегося явно где-то неподалеку водяного колеса. Когда Ганнон покидал родной город несколько месяцев назад, этой мельницы еще не было.

Ганнон поправил одежду так, чтобы не было видно спрятанного под ней кинжала. Должность позволяла ему наравне с благородными проносить оружие на столбовые дворы, но без необходимости раскрывать себя не стоило. В сгущающихся сумерках он прошел мимо деревянного столба в два человеческих роста высотой, отмечавшего дневной переход посланника. След от удара меча – отметка о давнем походе легионеров, вырезанная высоко на столбе, – был заботливо покрыт дорогим монастырским лаком. Юноша был высок, но все же его рост не дотягивал до одного рубба. А ведь легионер рубил на уровне груди. Ганнон сошел с дороги и по пологому склону добрался наконец до двери постоялого двора. Как только он открыл дверь, его встретили вырвавшиеся наружу дым лучин, грохот посуды, смех и песни. Ноздри наполнили ароматы еды и питья, и в них Ганнон четко уловил запах брухта, от которого сводило челюсть, а рот наполнялся слюной.

Юноша вошел в зал, поискал глазами фигурку священной коровы Адиссы сбоку от входа и провел пальцами по ее медной голове, отполированной до блеска многочисленными посетителями. Затем прошел вдоль стены из толстых бревен, мимо сундука для оружия – тот был пуст – и присел за свободный стол так, чтобы видеть вход.

В центре на почетных местах за столом со свечами сидели четверо гонцов. Двое уставших, но довольных парней передавали другим сумки и наставления. Рассказывали, от какого путевого столба шли и что видели на постоялых дворах. Их собеседники мрачно слушали и кивали. Вокруг стола вилось сразу несколько служанок, желающих первыми успеть обслужить гонцов, как только те закончат передавать дела. Хозяин – худощавый, лысый мужчина с висящими седыми усами – неодобрительно наблюдал за этим. Обделенные вниманием гости попроще – но не менее голодные – начинали серчать. Увидев нового гостя, одна из служанок отделилась от стайки и поспешила к Ганнону. На мгновение ее товарки остановились, провожая расторопную девушку завистливыми взглядами, но вскоре продолжили осаждать верную добычу.

— Добро пожаловать в Первый Столб, господин! Изволите позвать вашего сменщика? — спросила девушка. Она была стройной, ее черные волосы были разделены прямым пробором и собраны в две длинные тонкие косы. Живые карие глаза служанки ярко выделялись на бледном лице и с профессиональным любопытством осматривали одежду и сумки гостя.

— Не нужно… Как твое имя? — спросил Ганнон.

— Данора, господин.

— Данора, я не посланник, и сменщика у меня нет. — Говоря это, юноша по одной выкладывал на стол три маленькие круглые зеленые монеты с отверстиями в центре, чтобы заинтересовать ими разочарованную девушку. — Принеси мне Походную похлебку, только без капусты! И кружку эля. Трех тарсов хватит?

— Есть бочонок прекрасного эля с Атора, я спрошу хозяина, открыли ли уже… — произнесла девушка и повернулась было в сторону общей залы.

— Данора! — Ганнон остановил ее и поманил к себе. — Не надо островного — ни к чему мне такая редкость. Принеси местного, берегового.

После этих слов взгляд девушки потеплел, и наигранно гостеприимный тон сменился по-настоящему радушным.

— Добро пожаловать домой, господин! Вы ведь будете ночевать? Узнать про комнату? — затараторила она.

— Нет, общей залы мне хватит, спасибо, — ответил Ганнон.

Девушка протянула ему третью монету обратно, но юноша только махнул рукой. Благодарная служанка убежала выполнять заказ, а тем временем Ганнон осмотрел залу, быстро скользя взглядом по лицам остальных постояльцев: гонцы, пара торговцев зерном, священник в потертой белой рясе с золотой окантовкой и батраки с окрестных ферм, принадлежащих легионерам, хотя здесь их чаще называли Откликнувшимися. Он вернулся, и пора было снова привыкать к землям Виалдиса, упаси боги назвать его Тиарпором!

Спустя пару минут девушка показалась вновь: с подносом в руках, она ловко продвигалась между посетителями, направляясь к Ганнону. Но, не дойдя одного стола, отдала заказ торговцу зерном из Арватоса. Страждущий резко потянулся навстречу вожделенному напитку и чуть ли не выхватил деревянную кружку из рук служанки. Тучный мужчина, зажмурившись, поднес эль прямо к красному носу и жадно втянул воздух. Его лицо побледнело, глаза распахнулись.

— Что за дрянь! Молк вас забери… — торговец прикрыл рот и нос рукавом, другой рукой отодвигая кружку. Ганнон с нескрываемым весельем помахал рукой служанке:

— Кажется, это мой! Неси скорее!

Девушка быстро переставила кружки между столом торговца и своим подносом, и, неразборчиво пробормотав извинения, поспешила прочь от недовольного толстяка. Секунда, и заказ был на столе Ганнона: парящая миска с похлебкой и та самая кружка зеленоватого эля. Юноша взял ее обеими руками и, глянув в сторону неудачливого торговца, поднес напиток к самому носу и глубоко вдохнул. Аромат брухта было сложно представить человеку, которому посчастливилось не быть с ним знакомым: чаще его описывали как смесь рыбьей чешуи и горькой коры пустых кленов с Атора. Звучало мерзко, но для тех, кто вырос на побережье, где брухт добавляли в любую стряпню, запах был так привычен, что