пору, и заставив заговорить всех хасидов, вы не услышите ничего даже отдаленно похожего на то, что говорит хасид в зарисовке „Меж двух гор“. А что же другие его хасидские рассказы? Изменение формы не есть создание новой сущности.

Вслед за Перецем явился Миха-Йосеф Бердичевский[27] с хасидским рассказом… Когда Бердичевский опубликовал свой рассказ Арбаа авот (в третьем сборнике „Занимательных книжек“, издававшихся Ицхаком Ференхофом[28] в Бучаче), посвященный четырем цадикам: рабби Леви-Ицхаку из Бердичева, рабби Исраэлю из Ружина, рабби Рефаэлю из Бершади (а кто был четвертый, я не помню), то издатель был вынужден извиниться в ежемесячнике Ѓa-магид, выразив сожаление, что доставил этим рассказом огорчение множеству евреев. Однажды в чортковском клойзе нашли у меня ту книжку, в которой был напечатан этот рассказ, и бросили ее в печку на сожжение.

Раз уж я коснулся хасидских сказаний, то скажу о них кое-что. Если у истории есть первоисточник, то и читайте его, а не литературные обработки. Если же нет первоисточника и история написана поэтом, то и относиться к ней следует как к поэзии, а ежели написана она просто сочинителем, то отведите глаза свои от нее. Не умея сочинить рассказ, он пытается опереться на хасидские или народные сказания.

Также и первые рассказы Бубера требуют критического к себе отношения. Есть среди них такие, что навеяны временем, и такие, что проникнуты духом чужого народа. Такими ветрами не веет от крыльев херувимов. Однако велики достоинства последних замечательных коротких рассказов Бубера, являющих собой образец для всех, кто пишет короткие хасидские рассказы»[29].

* * *

Думается, читатель уже понял, что если собрать все написанные за последние два с лишним столетия книги о Бааль-Шем-Тове, то они вряд ли уместятся в один просторный зал той или иной библиотеки. Но в том-то и дело масштабы личности Бааль-Шем-Това столь велики, что у каждого времени он свой: меняется язык, меняются наши представления о мире и мировоззренческие установки, и вместе с ними неминуемо меняется и наш взгляд на личность и учение Бешта.

Времена, когда само существование Бешта подвергалось сомнению, а некоторые «серьезные ученые» пытались представить его едва ли не как мифологической фигурой, «собирательным образом» бааль-шема, сиречь еврейского чудотворца, к счастью давно отошли в прошлое. Сегодня мы располагаем множеством не только еврейских, но и польских документов той эпохи, однозначно подтверждающих реальность существования как самого Бешта и его домочадцев, так и почти всех героев историй книги «Шивхей Бешт». В то же время было бы нелепо отрицать и имеющийся на всех них налет легенды. Сам агиографический характер этих историй автоматически предполагает то, что их авторы идеализировали личность Бешта, да еще и считали, что делают это недостаточно, так как были убеждены, что «все имеющиеся рассказы не возвещают даже одной тысячной доли величия отца нашего Бешта»[30].

Автор этой книги однозначно стоит на позиции тех исследователей, которые вслед за Шимоном Дубновым усматривают в большинстве этих историй реальную подоплеку — их героями являются вполне реальные исторические лица, они привязаны ко вполне конкретным географическим местам, в них упоминаются хорошо известные исторические события, позволяющие отнести их к конкретным историческим датам, так что речь идет отнюдь не о фантазии, действие которой разворачивается в Средиземье или где-то там еще.

Больше того — поскольку в определенный период жизни автору в качестве журналиста довелось много заниматься расследованием различных паранормальных явлений и сталкиваться с людьми, обладающими некими сверхспособностями, то, исходя из своего личного опыта, он отнюдь не спешит объявить описываемые в историях о Беште чудеса выдумкой или уж тем более мошенничеством или профанацией. Пересказывая или цитируя те или иные истории о Беште, я пытался объяснить их с различных мировоззренческих позиций, но самое главное — показать, какую сторону личности или деятельности Бешта они высвечивают.

При пересказе историй о Беште автор пользовался великолепным во всех смыслах этого слова изданием «Шивхей Бешт», выпущенным издательством «Лехаим-Книжники»[31], а также вышедшей в этом же издательстве переводом книги р. Нахмана Гольдштейна[32] «Ляшон хасидим» («Речения праведных»[33]), а также, разумеется, и другими источниками.

И вот теперь самое время приступить к рассказу о жизни и удивительных деяниях рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, знакомого каждому еврею по акрониму Бешт.

Часть первая. От Исролика до Бааль-Шема

Глава 1. Добро пожаловать в XVIII век

Когда начинаешь знакомиться с жизнью Бешта, порой возникает впечатление, что он жил на какой-то другой планете — «планете Штетл», состоящей по большей части из местечек и городов, населенных преимущественно евреями, живущими какой-то своей отдельной жизнью. Лишь время от времени жители этой планеты были вынуждены контактировать с обретающимися в тех же местечках или прилегающих к ним поместьям и деревенькам неевреями — чаще откровенно враждебными, чем дружественными.

Отчасти это ощущение справедливо, так как еврейский мир Галиции[34], Подолии[35] и Волыни[36], то есть тех самых мест, где прошла жизнь рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, и в самом деле был во многом замкнут на самом себе, жил своими заботами, бедами и радостями, имея весьма отдаленное представление о бурях, проносящихся над остальным миром.

Как остроумно, но несколько утрируя замечает Менахем Яглом[37], это было, скорее, другое, параллельное пространство: «для авторов и героев Шивхей Бешт Москвы или Парижа попросту не существует, а Санкт-Петербург и Вена представляются сказочными замками, в которых проживают грозные цари со своими злокозненными советниками и охраняющие их злые волшебники. Зато Броды[38] и Каменец-Подольский[39] — великие мировые столицы. В мире, описанном в Шивхей Бешт, колдовство окажется самым обыденным делом: по улицам местечек разгуливают оборотни-волколаки, тут и там встречаются злые ведьмы и колдуны, духи умерших входят в тела живых и пророчествуют их устами; отправляясь в баню, запросто можно встретить самого Нечистого. А тайные праведники, владеющие Божественными Именами, хранят народ Израиля от невзгод и опасностей»[40].

И все же невозможно понять личность Бешта и его учение в отрыве от той эпохи, в которой ему довелось жить; игнорируя то, что великий немецкий философ Геог Гегель (1770–1831) называл «шумом времени», волны которого так или иначе проникают во все, самые отдаленные уголки мира. Игнорировать этот «шум» было бы глубоко неверно и точки зрения хасидизма, утверждающего взаимосвязанность и пронизанность единой Божественной волей всего происходящего в нашем мире.

Восемнадцатый век вошел в историю как время очередной перекройки политической карты мира, эпоха