Чтобы дать себе больший обзор, Эдвин повернулся и…

…едва сдержал крик: дюжина раскалённых кинжалов одновременно вспороли его правое бедро. Он крепко зажмурился, но слабый стон всё-таки сорвался с его губ. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка начала просыпаться. 

Она заворочалась, задвигала поджатыми ногами. Поёжилась, потёрла себя за плечи. Черты её лица пришли в движение, но глаза всё ещё оставались закрытыми. Казалось, девушка нарочно тянет время; отодвигает начало нового дня. Эдвину её поведение было на руку: за это время боль постепенно начала отступать. Когда, наконец, её ресницы дрогнули, он уже окончательно пришёл в себя.

- Предатель.

Это было первое, что он услышал от своей спасительницы. Но обращалась она вовсе не к нему, а к своему волку.

Позже Эдвин узнал, что со зверем у девушки сложились те же доверительные отношения, что и у него с Сэмом. Само по себе это звучало не вполне обычно. Впрочем, в том, чему он стал свидетелем в последующие дни, вообще было мало обычного.

Маленькая девушка оказалась опытной целительницей. Её внешняя хрупкость компенсировалась железной волей. Никогда ещё, находясь в болезни, Эдвин не получал столь заботливого ухода.

Она вливала в него ужасное по вкусу питьё, от которого саднило горло и клонило в сон. Накладывала мазь, от которой рана начинала нестерпимо чесаться. Его возражения отметались, сопровождаясь объяснениями, от чего предназначено то или иное средство. Выходило так, что без любого из заявленного ею снадобья на ноги Эдвину больше не встать. Он чувствовал себя неразумным ребёнком, когда, закончив очередную наставительную речь, девушка выжидающе смотрела на него. Терпение, мудрость, сила – вот что он видел в её необычных золотистых глазах, опушённых длинными тёмными ресницами. Эдвин послушно кивал, парализованный их волей.

Когда в тот день она склонилась над ним, в волнении дотрагиваясь рукой до его лба, Эдвин отметил, как необычайно хороша его спасительница. Нет, она не была ребёнком. Он видел пред собой юную девушку, уверенно чувствующую себя в своём маленьком, но крайне соблазнительном теле. Когда же она впервые улыбнулась, и на её щеках образовались две милые ямочки, Эдвин себя поправил: хороша – не то слово, которым следует описывать его спасительницу. Девушка была по-настоящему прекрасна. 

Смущённый этим обстоятельством, Эдвин поначалу повёл себя крайне недружелюбно. В первые дни они вообще мало разговаривали. Большую часть времени он спал, а его целительница, предприняв пару безуспешных попыток выяснить что-либо кроме имени своего подопечного, замкнулась в себе и обращалась к нему лишь по мере надобности.

Он же исподтишка изучал девушку, с каждым разом поражаясь самим фактом её существования. По хижине она передвигалась удивительно грациозно и с достоинством, будто находилась не в лесу, а под сводами замка. Её манеры были утончёнными, жесты размеренными, что было не свойственно людям низшего сословия. Её платье выглядело более чем просто, но Эдвин предпочёл бы его наряду из самого дорогого бархата. Свои вьющиеся белокурые волосы девушка заплетала в косу, сворачивала узлом и прятала под головной платок. Из-под него то и дело выбивались непокорные прядки, и он готов был поспорить на свою здоровую ногу, что на ощупь они – чистый шёлк.  

Её смех был подобен звону колокольчиков, а мелькавшие в волосах серебряные искры напоминали блестевший на солнце снег. Эдвин жалел, что, в отличие от старших братьев, не слишком ловок в обхождении с женщинами. Он любовался ею издали, старательно скрывая свой интерес, и лишь однажды едва не проговорился, назвав её красоту ослепляющей.

Она действительно ослепляла его. Затаив дыхание, он смотрел, как сосредоточенно она занималась любым делом: готовила ли, убирала; накладывала мазь на его ногу; заботилась о Сэме и волке, которого называла Баламутом. Расстраиваясь, девушка хмурила брови и покусывала нижнюю губу. Так было и когда ненароком, меняя повязки, она задевала его рану. Янтарные глаза наполнялись скорбью, но Эдвин кажется вовсе не замечал боли. Не лекарства, а нежные прикосновения и забота исцеляли его.

Было верхом глупости постараться не узнать её получше. К сожалению, в их единственном большом разговоре он почти упустил эту возможность. Он состоялся накануне их расставания и на поверку оказался совершенно бесплодным. Ему так и не удалось узнать, кем же была его спасительница: в искусстве ухода от ответа они были на равных. Лишь её имя – Эсти – вот всё, что Эдвин узнал о ней.

Эсти… Прекрасная лесная колдунья. Хрупкая, но сильная. Нежная, но настойчивая. Безгранично добрая, беззаветно преданная.

Последние минуты их встречи были наполнены скорбью. Эсти плакала, получив известие о смерти близкого человека. Его сердце разрывалось на части, когда он был вынужден отпустить её в замок, раздавленную горем - маленькую и одинокую. Но даже в эти тяжёлые мгновения она думала о нём, наставляла. Эдвин еле заставил её взять несколько монет, чтобы она смогла достойно похоронить своего Жакоба. Своим отказом сделать это, девушка поразила его до глубины души.

Покидая лесную хижину вслед за Эсти, он выгреб из кармана всё золото. При разумной экономии этого ей хватит не на один год безбедной жизни. Эдвин дал себе слово, что обязательно проследит, чтобы судьба маленькой целительницы оказалась счастливой. 

Но прошло пару недель и оказалось, что её судьба заботит его намного больше.

Светало. Замок приходил в себя после ночных празднеств. Во дворе началась уборка и одновременно подготовка к сегодняшнему торжеству. Деревянные столы скоблились, трапезные и двор выметались. В замковых кухнях разжигались печи; огромные поленницы дров вносились внутрь для подпитки их ненасытных жерл. 

При появлении Эдвина слуги бросали свои дела и кланялись в пояс. Так было всякий раз и с каждым из его воинов. Подобному проявлению уважения они всецело были обязаны графу. Тот во всеуслышание отчитал управляющего, когда на первой совместной трапезе Корсийцам, как и обычным рыцарям, был подан эль. 

- Они наши гости! – гремел Дуаер. – Гостям в замке всегда подаётся вино!

Их занятия на замковом ристалище с каждым днём собирали всё больше зрителей. За неделю интерес к чужеземцам из осторожного перерос в нескрываемый. Мальчишки бегали за рыцарями, желая своими глазами увидеть горевшего на их груди дракона. Эдвин приказал своим людям всячески содействовать обитателям замка и стал замечать, что за обедом служанки всё чаще предлагают его воинам лучшие куски мяса, а их улыбки из вежливых постепенно превращаются в поощрительные.  

Запрет относительно женщин был неслучаен. Эдвин знал своих людей и опасался, что жертвой их любвеобильных натур вполне может оказаться его Эсти. А в том, что подобная красавица привлечёт их внимание, он ни секунды не сомневался. 

Расслабившись, его рыцари любили посудачить о своих победах. Слушая вечерами их разговоры, он с удовольствием отмечал, что на этот раз дальше взглядов и лёгкого флирта дело не зашло. Хотя, как и в любом замке, в Дуаере доставало охотниц до запретных ласк. К его неимоверному облегчению ни в одном из таких разговоров имя Эсти упомянуто не было.