уши. Несмотря на то, что я голая в комнате с кондиционером, пот струйками стекает по моей шее, когда ставка поднимается до тридцати.

 

— Тридцать пять.

 

Мои колени подгибаются, и женщина-бульдог крепче сжимает свою хватку. Сейчас она — единственное, что помогает мне стоять на ногах. Предложений поступает все больше и больше, пока мой разум не перестает справляться с ними.

 

Что они сделают, когда узнают, что я не девственница? Я содрогаюсь при мысли о каком-то ужасном наказании.

 

Стиснув зубы, я молюсь о том, чтобы что-нибудь случилось. Чтобы в дверь ворвалась группа быстрого реагирования и спасла меня, чтобы начался пожар - что угодно, лишь бы вытащить меня из этого дерьма.

 

— Триста, — говорит Танатос.

 

У меня перехватывает дыхание. Триста тысяч?

 

Зачем человеку, только что освободившемуся по УДО за жестокое убийство, покупать меня? В голове всплывает воспоминание о женщине, которую он убил. У нее были черные волосы, оливковая кожа, плотное телосложение и зеленые глаза.

 

Прямо как у меня.

 

— Триста раз...

 

Пока аукционист колеблется, мое внимание привлекает движение в левой части зала. Мафиози, убивающий любовниц, снова ухмыляется, похоже, что он вот-вот станет моим хозяином.

 

Пот струится по моему лбу. Я не могу позволить им продать меня Танатосу. Я бросаю взгляд на проныру-сутенера, умоляя его купить меня, но он пожимает плечами.

 

Видимо, я стала слишком дорогой для его борделя.

 

Я знаю о Морисе Танатосе. Он один из самых защищенных людей в греческой мафии. Одни говорят, что он младший брат главаря, другие - что незаконнорожденный сын, но все, включая газеты, сходятся в одном:

 

Он пытает и калечит женщин, которые потом исчезают навсегда.

 

У меня сжалась грудь. Даже сбор органов лучше, чем продаться ему.

 

А вдруг это моя карма за то, что я разрешила мафии пользоваться разделочным цехом?

 

— Триста - два...

 

Паника ударяет в сердце, как молния, вызывая бомбу нового ужаса. Я бросаюсь вперед к выходу, но женщина прижимает меня к своей груди.

 

Я поворачиваюсь к другим мужчинам, сидящим в зале, пытаюсь подобрать слова, но все, что я говорю, выходит не так, как надо, из-за кляпа.

 

Кто-нибудь, кто-нибудь, помогите!

 

Одноглазый гигант, сидящий сзади, сдвигается со своего места. Мое сердце колотится. Я издаю еще один звук, уже настоятельный, умоляющий, просящий его сделать ставку.

 

Его брови нахмуриваются от универсального взгляда, спрашивающего, с ним ли я говорю.

 

Я судорожно киваю, пытаясь передать дюжину просьб, начиная с мольбы купить меня, чтобы я не оказалась с известным убийцей.

 

— Прода...

 

— Четыреста, — буркнул гигант.

 

В комнате воцаряется тишина, Танатос поворачивается и бросает на гиганта ядовитый взгляд.

 

— Я слышу пятьсот? — спрашивает аукционист, его голос звучит задорно.

 

— Четыреста пятьдесят, — отвечает Танатос.

 

— Пятьсот, — рычит гигант.

 

Танатос оскаливает свои золотые зубы, заставляя меня вздрогнуть.

 

— Шестьсот.

 

Повернувшись к гиганту, я расширяю глаза в безмолвной мольбе. Он должен купить меня, даже если это означает пожизненное рабство. Все лучше, чем медленная смерть под клинком этого маньяка.

 

Гигант поднимается со своего места с таким видом, будто собирается уходить.

 

— Стой, — кричу я, но звук получается приглушенным.

 

— Снимите с нее кляп, — говорит он глубоким голосом.

 

Танатос кривит губы.

 

— Что это значит?

 

— Позвольте мне поговорить с ней, — говорит гигант, не сводя с Танатоса взгляда.

 

Крупная женщина отпускает мои волосы и расстегивает пряжку кожаного ремешка на затылке. Она выдергивает кляп, отчего я вздрагиваю.

 

— Скажи мне свое имя, — говорит гигант.

 

— Хелен, — хриплю я. — Хелен Кардеа.

 

Танатос смеется.

 

— Ты что, совсем? Кому какое дело до их имен?

 

Гигант даже не удостаивает его взглядом. Он теребит свою бороду, его взгляд греет мою кожу.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

 

Я бы попросила помочь мне выбраться из этого логова торговцев, но тот факт, что он здесь, говорит, что ему наплевать на закон. Поэтому я прошу о другом.

 

— Купите меня, — говорю я, мой голос срывается от отчаяния. — Я не хочу...

 

— Хватит.

 

Моя челюсть щелкнула.

 

— Я назову цену, а ты будешь молчать, пока я не закончу. Понятно?

 

Я киваю, мое сердце поет. Слава Богу, он избавит меня от Танатоса.

 

— Два миллиона, — он поворачивается к аукционисту.

 

Подождите. Что?

 

Вся комната погружается в молчание.

 

Танатос усмехается.

 

— Ты что, совсем отчаялся? Ни одна сучка столько не стоит, даже девственница.

 

Не успеваю я даже подумать о том, чтобы поправить их насчет моего сексуального опыта, как аукционист с грохотом опускает молоток.

 

— Продано мистеру Лу Конмаку за два миллиона.

 

Танатос отбрасывает лопатку и приказывает своим телохранителям подняться. Я закрываю глаза и с облегчением выдыхаю, но тут мне на плечо ложится большая женская рука.

 

— Поздравляю, — прошептала она мне на ухо. — Теперь ты - собственность Зверя.

 

— Что? — шепчу я.

 

— Он самый жестокий ублюдок ирландской мафии.

 

Глава 3

Мое настроение меняется от облегчения к ужасу, и ужас становится настолько ощутимым, что сжимает горло. Какого человека называют «Зверь»? Я была слишком ошеломлена, чтобы спросить у женщины-бульдога, будет ли он лучшим или худшим хозяином, чем Танатос, но, судя по тому, как она хихикнула, я облажалась.

 

Лу Конмак не остается забирать свою покупку. Вместо этого один из рабочих забирает меня с аукциона, отводит в комнату без окон, снимает с меня кандалы и оставляет в одиночестве размышлять о том, как, черт возьми, мне спастись из этой бури.

 

Я сползаю по стене, потому что ноги больше не выдерживают. Мой желудок бурлит, и каждый дюйм тела дрожит. Это мешанина эмоций - облегчение от того, что я не стала следующей жертвой Мориса Танатоса, чувство вины, что одну из женщин позади меня постигнет та же участь, и ужас.

 

Черт. Единственное, что я знаю об ирландской мафии, - это о ее главаре. Деклан Дагда собственноручно расправился с семьей, которая раньше стояла у руля, и заменил ее группой людей, яростно преданных ему.