— Лада! Открой глаза!

Ага, прям! Вот так сразу! Кома вроде не лечится по последним сведеньям! Но голос, знакомый голос, убедительный и мягкий, настойчиво повторил:

— Открой глаза, ну, будь умницей!

Я послушно напрягла веки, и — о чудо! — они дрогнули, приоткрываясь, затрепетали, свет рванулся мне в глаза, и я зажмурилась с непривычки. Потом захлопала ресницами, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Неужели я снова буду жить? Неужели кошмар с киселём закончился?

Голос радостно приветствовал меня:

— Ну, Лада, с возвращением!

Первым, кого я увидела, нечётко и словно в тумане, был индеец с большим носом. Друг Алима. Как его там звали? Память отказалась выдавать информацию, словно в отместку за столько времени, проведенного в киселе. Кстати…

— Сколько? — выдавила я из глубины горла, и оно немедленно запульсировало болью. Да что ж такое?! Я же в коме была, а не под машинную иглу попала!

Индеец тут же положил прохладную ладонь на мой лоб, и это успокоило меня. Всё будет хорошо, так он сказал, и ему хотелось верить. Но вопросы остались, и я лишь молча глянула на него. Так глянула, видно, что он заторопился объяснить:

— Ты провела три месяца в больнице, в коме, подключённая к аппарату, который дышал за тебя. Я вынул трубку, теперь немного поболит и перестанет.

Три месяца? Три месяца жизни псу под хвост! Нет, Машку с её предложениями повеселиться и развеяться надо просто убить! От бессильной злости и от досады на всех и вся я захрипела, не в силах выговорить ни слова. Но парень снова накрыл ладонью мой пылающий жаром лоб. Странная у него была рука — тёплая, шершавая и вместе с тем словно окружённая прохладой. В общем, приятная. Он наклонился надо мной и продолжил:

— Помнишь меня?

Я кивнула.

— Как меня зовут?

Я неуверенно повела плечами. И правда, имя вертится на языке, а не поймаешь.

— А тебя как зовут?

— Лада, — выдавила я, — Яцкевич.

— Отлично! — обрадовался он. — А я Агей, Акимов сын.

Где-то над ухом каркнула ворона. Я вздрогнула от неожиданности. Агей, точно. Он был с нами в клубе… А вот куда он меня притащил? Я чуть повернула голову, пытаясь разглядеть окружающую меня действительность, и подумала, что на смену киселю пришёл бред.

Я лежала на поляне, на чудесной изумрудной траве, какой её любят описывать в фэнтезийных книжках про ведьм и эльфов. Вокруг нас с Агеем были в беспорядке разбросаны крупные белые камни. Впрочем, беспорядок — дело вкуса, по мне так можно было и аккуратнее сложить, но, в принципе, булыжники с неровными краями образовывали довольно-таки правильный круг. В середине, совсем рядом, торчал знатный валун, типа тех, что любил обтёсывать Обеликс. На нём виднелись свежие красные разводы. А возле него стояла самая прекрасная женщина, которую я видела когда-либо в жизни.

Больше всего она была похожа на цыганку. Но со славянскими чертами лица. Цыганскую одежду — пышные юбки до земли, небрежное декольте белой рубашки, открывающее пышную высокую грудь, бесчисленные монисто, бусы и браслеты — дополняли чёрные, как смоль, вьющиеся волосы и большие круглые глаза. Голова, обвязанная красной банданой, покачивалась из стороны в сторону в такт неслышной молитве, которую шептали полные алые губы. Заметив мой взгляд, женщина неодобрительно нахмурилась и спросила глубоким грудным голосом:

— Ну, а меня ты узнаёшь?

Я мотнула головой, хотя женщина вызвала у меня лёгкое ощущение дежа-вю. Где-то я её видела, очень давно, возможно, в раннем детстве, о котором у меня не было никаких воспоминаний.

Женщина тяжело вздохнула, бормоча:

— Говорила я ей, чаще привози ребёнка, иначе никогда меня не узнает… Нет! Не хочу отрывать её от реальной жизни! — передразнила она кого-то и отвернулась. А когда снова показалась мне — я сдавленно ахнула. Вместо молодой цыганки передо мной была старая, даже, можно сказать, дряхлая бабка, с морщинистым лицом и бородавкой на толстом мясистом носу. Волосы стали седыми и похожими на паклю, губы сжались в неприятную узкую полоску, только глаза под дряблыми веками остались прежними — ярко-чёрными и искристыми.

— Баба-Яга, — вырвалось у меня, и старуха зашлась весёлым квохчущим смехом:

— Ну наконец-то! Узнала! Вставай уж, ежели можешь!

— Яга Баюнна, может, ей полежать ещё? — подал голос Агей. — Как бы осложнения не приключилось.

— Агеюшка, — ласково глянула на него старуха, но от этого взгляда лично у меня душа свалилась в пятки, — ты бы так думал три месяца назад, когда посадил девочку в машину к пьяному басурманину!

Парень потупился:

— Не лайтесь. И так себе простить не могу!

— Не у себя проси прощения, а у неё, — буркнула Яга. — Давайте уже двигаться, вечер падает, Косматка заждалась!

Я приподнялась на локте, чувствуя, как начинает кружиться голова. Поляна действительно наполнялась вечерними сумерками, откуда-то наползал густой, как сливки, туман, клубился под деревьями, лаская росой траву. Агей протянул руку, и я ухватилась за неё, неловко вставая. Бабка пристально следила за каждым моим движением, но мне было не до неё. Ноги казались ватными, то и дело норовили подогнуться в коленях или подвернуться в щиколотках. Агей тоже был настороже, его рука легонько легла на мою талию. Решив, что ещё не пришло время выпендриваться, я позволила ему придерживать моё непослушное, живущее собственной жизнью тело. Но в одном Яга права. В клубе он был трезвее нас всех и вполне мог сесть за руль. Тогда бы и аварии не случилось.

— Интересно, кто раньше доберётся до лошади — мы или туман?! — проворчала бабка под нос, пряча в складки юбки огромный кухонный нож. Краем глаза я заметила возле валуна обезглавленную тушку курицы в лужице вытекшей из шеи крови и против воли передёрнулась. Агей наклонился ко мне:

— Ты чего?

Я молча кивнула на птичий трупик, и парень пожал плечами:

— Ну, надо же было жертву принести, чтоб тебя вытащить.

— Лучше курицу, чем… — Яга не закончила фразу и многозначительно оскалилась в совершенно дикой ухмылке. Мне вдруг стало страшно. Ну, не то чтобы очень, а так, страшновато… В какую компанию я попала? Бабка с повадками маньячки, её спутник со странным именем, шпионивший за мной, кровавая жертва, якобы помогшая мне выйти из комы… Хотя… После чёрного киселя без всякого общения даже эта тёплая компания показалась мне милой и желанной!

В молчании (а я ещё и пыхтя от усилия) мы добрались до повозки под сенью деревьев. Старая добротная колымага, наполненная соломой под завязку, заканчивалась оглоблями, между которыми прямо в гуще веток колыхался объёмистый белый зад лошади. Короткий хвост, обмотанный зелёной тесьмой, беспрестанно двигался, пытаясь отогнать мошкару. Бабка сунулась в листву, ворча на «безмозглое животное», и задом вывела лошадь с повозкой на дорогу.