Она могла… Марко не сомневался, что Анисья все могла!

Они редко говорили, но порою все же хватало времени нетолько для объятий. Однажды Анисья дала Марко шелковый мешочек, в котором тонкои сухо что-то шелестело, и сказала, что это — трава осот, весьма большоеподспорье в торговых делах. Марко верил только в свою удачу, но подарок принялс благодарностью. Только святая мадонна знает, в чем крылась причина — в удачеили в осоте, но невозможно было не заметить, как улучшились вдруг его дела!Мало того, что Михаила не изменил слову и не взвинтил цену на свой товар, непередал его другому покупателю, хотя мог теперь, после пожара, выбирать. Маркопродал меха с такой выгодой, какой даже предположить не смел в самых радужныхмечтах. Он мог бы уже возвращаться в Венецию, но рассудил, что прежде возьметпартию хорошего товара, например, меду. Опять пришлось подождать немного… доконца лета.

Разгоряченная плоть одобряла такое решение — в самом деле,как это так, вдруг расстаться с Анисьей? Да разве они уже довольно натешилисьдруг другом? Нет, Марко подождет. И до исхода лета, и до глубокой осени, потомучто это значило увезти с собой не только мед, но и чистейший воск. А потомвдруг явилась ему в голову отличная мысль: прикупить еще мехов на первых зимнихторгах! И опять новая — да еще какая догадка: а зачем вообще ждать торгов вМоскве? Не лучше ли поездить с Михайлой по охотничьим угодьям, где можнонабрать меха вдвое, втрое, вчетверо дешевле? Впрочем, он уже тогда знал, чтоникуда не поедет: посулит хороший барыш Ми-хайле — и зашлет его по знакомымпромысловикам, а сам останется.

Останется с Анисьей.

* * *

Дни шли за днями, и он все больше привязывался к своейчаровнице. А Анисья… Анисья не замыкалась в загадочном молчании, не заводилаглаза к небесам, не играла во внезапные охлаждения — все эти мелкие ухищренияженского кокетства были ей чужды. Бесстыдно откровенна была московская купчихав желании наслаждаться своей молодостью, красотой, любовью — и также молодостью,красотой и любовью Марко. Но с пылкостью и сладострастностью взрослой, опытной,вечно неудовлетворенной женщины уживались в ней легкость нрава, почтидевчоночья простота. Так, она старалась для приличия уменьшить тяжесть греха:снимала с себя крест, готовясь к встрече с любовником. Марко знал, чтонекоторые супруги, прежде чем ложиться в постель, завешивают даже образа, но вмыльне-то образов ни у кого не водилось, а крест, входя в столь опасное место,православные и так снимают. Вот грех и творился шито-крыто. Виделись любовникина неделе по нескольку раз, и никакой прыткий ум до сих пор не догадался об ихвстречах, никто не озаботился, почему Анисья велит готовить себе мыльню чуть некаждый день, да вдобавок в неурочную пору — во время послеобеденного отдыха.Впрочем, Марко уже знал о пристрастии русских к баням. От всех болезнейлечились в банях; после ночи, проведенной супругами вместе, считалосьнеобходимым сходить в баню, прежде чем подойти к образу. Но в конце июнясделались вдруг такие жары, что вышел указ — запретить топить мыльни, кромецарских, общественных, дабы избежать пожаров. Прослышав об этом, Марко впалбыло в отчаяние, но все же потащился вечером к Воротникову за каким-товыдуманным делом. Первым, кого он увидел на дворе, был сам Михаила, сидевший накрыльце босой, в одной лишь белой полотняной рубахе (дома Михаила вообще ходилпросто, но сундуки у него не пустовали: он как-то показывал Марко своибогатейшие, поистине царские одежды из золотой парчи и алого дамаскина,подбитые прекраснейшими соболями!), красный, распаренный, с мокрыми волосами —и попивавший мед. Он явно только что слез с полка и был весьма доволен жизнью.

— Что же, что указ! — ухарски сверкал глазами Воротников. —Мы своевольничаем. Баня… как без нее! Баня для нас такая необходимость, что всемосквичи посулили из своих домов изыти в чистое поле, коли нам не дадут банитопить!

Захмелевший Марко едва не заплакал от умиления такимпристрастием к дедовским обычаям. А уж когда появилась равнодушно-скромная,приветливая Анисья в новом лазоревом летничке да белой рубахе, прикрывавшаясвою косу цвета спелой пшеницы лишь легоньким платочком, будто незамужняядевица, то и вовсе счел себя счастливейшим из смертных. Тогда-то и озарило егопослать Михаилу на покупку пушнины одного — а самому остаться в Москве.

Святой Марко, покровитель его родного города и его самого,не дал бы соврать: Марко с охотою повел бы Анисью под венец и назвал ее нетолько возлюбленной, но и матерью своих детей, когда б не ее явное нежеланиебрака (не с ним, а вообще брака!). Не побоялся бы и той власти, которую Анисьянад ним взяла. Нет, не зря чудились ему в этих глазах-озерах колдовские чары…Анисья знала не только травы, для дела спорые, но и множество совершеннодиковинных вещей. Как-то при ней Михаила завел разговор о горностаевых шкурах,которые имеют какие-то знаки вокруг головы и хвоста, по коим можно узнать, внадлежащую ли пору пойман зверь и не вылезет ли мех. Анисья слушала, слушала,прилежно нанизывая бисер, а потом вдруг прервала свое Молчание и спросилатаинственно:

— А ты, брат Михаила Петрович, покажешь ли гостю мехбаранец?

Бабьи сказки! — буркнул Михаила, отчего-то вдруг осердясь,но Анисья не обратила на сие нимало внимания и, проворно соскочив с сундука, накотором сидела, выхватила из-под крышки премохнатую шапку с ушами, пошитую изкакого-то диковинного желтовато-зеленоватого меха, похожего на мех енота своейдлинной остью, и принялась уверять, будто сей мех принадлежит баснословномуживотно-растению по имени баранец, кое живет в низовьях Волги. Редкость эта приноситплод, похожий на ягненка. Стебель его проходит через пупок и возвышается надземлею на три пяди. Ноги у баранца мохнатые, рогов нет, передняя часть — как урака, а задняя — чистое мясо, которое народы, в тех местах обитающие, охотноприемлют в пищу. Баранец живет не сходя с места, пока имеет вокруг себя траву,которую сгребает своими клешнями. А ежели прохожий человек сядет по нечаянностис ним рядом, баранец может и укусить!

Марко, слушая сие, перетряхивался от брезгливости, воображаяэтакое мясо-меховое чудище, но по купеческой привычке все-таки прикидывал — какхорошо, ах, как хорошо было бы добыть сего баранца, ибо связанная с нимистория, кстати рассказанная, способна значительно поднять цену меха! Озадачилопоначалу неприкрытое недовольство хозяина, но потом Марко понял: тот простобоялся за сестру, ибо всяческое ведовство и зелейничество сурово каралось нетолько в странах католических, но и в православной Московии, а Анисья… Анисья,конечно, была не простая женщина, а, как здесь говорили, вещая женка. Иовдовела не сама собою, как другие, а извела своего мужа, сжила-таки со свету!

Марко знал сие доподлинно: Анисья призналась в одну из техминут особенной, всепоглощающей откровенности, которые редкость даже междулюбовниками.