Не выпуская девочки, которую он держал под мышкой, локтемзажимая ей рот, Марко подскочил к двери, опустил засов. А теперь? А дальше что?Перед мысленным взором с невероятной быстротой промелькнула виденная месяц илидва назад казнь убийцы. Тоже мужик хаживал к полюбовнице, чужой бабе, да иприбил ее, когда она отказалась с ним встречаться и впредь. Все точь-в-точь каку Марко, и, надо полагать, кара его настигнет точь-в-точь такая же: посадятего, связанного, на тачку и, пощипывая железными клещами, повезут до Поганойлужи. А там отрубят руки, после чего четвертуют, и четыре части тела будутразвешаны в четырех разных местах Москвы, руки же учинившие убийство,пригвоздят к стене ближней церкви…

Не бывать этому!

Ринулся к окну, рванул створки. Посыпались слюдяные вставки,расписанные разноцветно травами, листьями сказочными чудовищами. Маркоусмехнулся с презрением, вполне понятным для жителя города, где стекло былокрасивой обиходной игрушкою. Мечтал подарить Анисье настоящие венецианскиестекла для ее светлицы… И мысль о мести вдруг снова овладела всем егосуществом, заставив даже позабыть о страхе.

Что-то толклось, реяло, мешалось в голове, какие-то замыслыклубились, точно грозовые тучи, но ежели б кто-то всеведущий взял на себя трудпроникнуть в эту сумятицу и разложить все по полочкам, он добрался бы до имениГвидо. Гвидо — так звали младшего брата Марко Орландини, единственногочеловека, которого тот любил, — пока в один черный день Анисья не перешла дорогуэтой братской любви. Гвидо недавно исполнилось десять лет, и вот уже два года,как он жил в Риме, в монастыре Святого Франциска, куда отдали его по обетуотца, в благодарность за чудесное выздоровление старшего Орландини от чумы.Отец уже и тогда был глубоким стариком, так что выздоровел он и впрямь чудом.Потом, после смерти отца, и Марко частенько посещала святотатственная мысль: ане слишком ли большая цена за год — всего-то! — жизни дряхлого старца? Гвидо неприжился в монастыре, но уже в свои десять лет принимал свершившееся какнеизбежность и, кажется, готов был терпеть эту каждодневную, незаслуженную карудо смерти. Да, жизнь монастырская для существа юного — адская мука на земле, ивот этой самой муке Марко и намеревался подвергнуть дочь Анисьи, наказав черезнее мать-изменницу.

Православную — в католический монастырь! Славная, поистинедьявольская шутка…

* * *

Но девчонка как-то слишком уж безропотно обвисала под еголоктем, и он испугался — не придушил ли ненароком? Нет, это было бы слишком легко,слишком просто, да и не нужно, это нельзя было допустить, и Марко встряхнул ее,заглянул в лицо. Слава пресвятой мадонне, жива еще, но едва дышит от страха:светлые серо-голубые глаза обесцветились, залитые слезами, в которыхотражается-перемигивается огонек лампадки да лунный неживой свет.

— Молчи, не то убью, — прошипел Марко, с трудом подбираяслова. Он знал по-русски лишь самые простые обиходные и деловые выражения,необходимые ему в торговле, да еще уйму разных нежных, ласковых, потайныхсловечек… Злу, угрозе просто не было места в его лексиконе! Однако девчонкапоняла: слабо мигнула, тяжелые слезы покатились по щекам, но она даже неосмелилась вытереть их.

Такое послушание порадовало Марко. Он так же грозно велел ейодеться потеплее, и за ту минуту, пока девчонка торопливо натягивала на себякакое-то тряпье, схватил резной сундучок, похожий на большой печатный пряник:Анисья рассказывала, что, когда родилась дочь, она сделала ей особый сундучок,куда откладывала кое-что на приданое. Ценности — это было хоть какое-товоздаяние за мучения, которые он претерпел от Анисьи. Жаль, конечно, что уженельзя добраться до опочивальни Михаилы, заглянуть в его сундуки. Тут же Марковспомнил, что брат Анисьи, уезжая, почти все свои капиталы отдал на сохранениев монастырь — так называемой поклажею, — а что осталось, взял с собою напокупку мехов. Венецианец зло скрипнул зубами: не могла, что ли, Анисьяслюбиться с этим распроклятым ключником еще по отъезда брата, коли так уж былосуждено?! Тогда хоть деньги Марко оставались бы при нем! А что, вполне можетбыть, что эти двое свалялись в первую же ночь, когда Ванька переступил порогМихайлина дома: достаточно вспомнить, как они смотрели друг на друга там, нальду, среди окровавленного мяса!

Марко едва не взвыл от нового удара ревности в сердце, итолько мысль о том, что теперь Анисья с Ванькою сами сделались не чем иным, какокровавленным мясом, принесла небольшое облегчение и просветление мыслям. Топотна лестницах делался, однако, все громче: вот-вот кто-нибудь сообщит, чтоубийца еще в доме, и прислуга начнет ломиться подряд во все двери. Нет, надоследовать той воинской повадке русских, о которой Марко знал по слухам: все,что они ни делают, нападают ли на врага или бегут от него, совершается внезапнои быстро, — и решил поступить совершенно так же. Но куда броситься?

По бревенчатым стенам со второго этажа он спустился бы и сзакрытыми глазами… Но теперь на одной руке он тащил девчонку, а другой цеплялсяза примороженные бревна.

Луна посеребрила сугробы, и все вокруг, чудилось, звенело отстужи, но венецианец и в тонком камзоле не чувствовал холода. А когда ступил наземлю, обдало настоящим жаром. Вспомнил — его короткий легкий полушубокостался, брошенный, валяться на полу Анисьиной опочивальни.

Ну, теперь уж точно надо бежать из Москвы, и поскорее!Непременно, когда обнаружат полушубок, вспомнят, кому он принадлежал. Тут уж неотговоришься, не оправдаешься — в момент вздернут на дыбу, потащат на правеж…

Мелкая, противная дрожь пробежала по телу. Ничего, какое-томалое время у него еще есть. Добежать до дому, где он стоял на постое, взятьвещи, деньги. Мало, ох мало денег! Но зато он спасет жизнь, а в Венеции ещевыручит хорошую плату за девчонку. Зачем, в конце концов, делать еепослушницей? Много чести этой мужичке! Марко продаст ее в услужение, в рабыни.В монастырские прислужницы!

От этой мысли на сердце сделалось легче. Каково-то теперьАнисье, так любившей дочь? И каково будет ей глядеть с небес на мучениямаленькой рабыни?

Он думал — а быстрые ноги уже несли по знакомой тропе,кончавшейся забором-частоколом. Вот выломанная жердь, вот пролаз. Проскочилсам, протащил за собой девчонку. Она запуталась в полах, упала. Марко злодернул за руку… Он знал, что придется ехать все время по лесам, терпетьвсевозможные неудобства и трудности, но всякое неудобство сейчас уже неказалось таковым. Лишь бы успеть уйти. Вместе с девчонкой. Porco diavolo, но неотомстит ли он сам себе, взваливши на плечи такую ношу?! Впрочем, дело сделано,деваться некуда… Как говорят эти варвары: вдвоем в дороге веселее. И сновамысль о том, как страдает сейчас душа Анисьи, согрела его измученное существо.