распределились небольшие старенькие частные домики, возведенные как минимум пятьдесят лет назад. От основной улицы по сторонам расходились другие, более мелкие улочки частного сектора с такими же старыми усадьбами.

Вверх по улице, буквально в пятистах метрах от отделения полиции, водрузился огромный бетонный короб еще не до конца достроенного торгово-развлекательного центра. Сейчас его фасад был обтянут потрепанной строительной пленкой, которая при малейшем дуновении ветерка начинала шевелиться, создавая шум, и этот шум дополняли треск и звон строительных лесов.

Большая широкая дорога в самом низу упиралась в Набережную – старейшую улицу города, на которой еще сохранилась брусчатка, уложенная в давние-давние времена. По левую сторону, по-над берегом увядали еще несколько исторических, древних, давно заброшенных и никому не нужных зданий, среди которых ютилась обнесенная невысоким забором посеревшая деревянная церквушка с поржавевшим и покосившимся от времени металлическим крестом. А по правой стороне доживали свои последние дни ветхие, построенные во времена Союза, деревянные двухэтажные здания.

– М-да… И это историческая часть города… – с безысходностью в голосе подметил Женя.

– Серьезно?

– Да. Вон там – вниз по улице – исторический центр города. Когда-то там кипела жизнь. Потом, если не ошибаюсь, в году восьмидесятом вода в море поднялась. Аж сюда, говорят, добралась. Потом все восстановили, но решили все административные здания и почту перенести, оставить только библиотеку. –Сержант перевел взгляд на Тимофея. Тот вдумчиво всматривался в темноту. – Ты с таким интересом слушаешь, как будто в первый раз тут. Ты же говорил, что у тебя тут бабушка жила. Ты, что ли, к ней ни разу не приезжал?

– Родители ее в Ростов увезли еще когда я совсем маленьким был. Мы здесь крайне редко бывали, хотя, казалось бы, не дальний свет.

– А дом как же?

– За домом соседка, тетя Лида, присматривала, потом туда каких-то родственников своих подселила. А в последние несколько лет он пустовал.

– И как ты там жить собираешься? Там же, наверное, все прогнило давно. И где он хоть находится-то?

– Да вон там, выше, – Тимофей указал пальцем на освещенную часть города. – Я там сегодня был недолго. Так, вещи бросил – и сразу сюда. Но, в целом, все нормально. В пыли, правда, все, и сыростью немного пахнет, но жить можно.

– Ну что, поехали? А то там бабушка эта плавает уже у себя в квартире, – ухмыльнулся Женя.

– Конечно. А машина где?

– Здесь, за углом.

Парни обошли здание. На парковке стояли Жигули, ВАЗ 2101, в народе известные, как «копейка».

Женя вставил ключ в замок, открыл дверь и обратился к Тимофею. Тот как-то застенчиво остановился в стороне. – Садись, чего стоишь?

Лейтенант робко открыл дверцу и забрался в машину. Сам автомобиль был очень старым: салон изрядно потрепан, чем-то исцарапана приборная панель. В окне на двери была воткнута отвертка, видимо, удерживая стекло от выпадения при тряске.

– Я думал, ты имел ввиду служебную машину, – осматривая салон, как бы невзначай обронил Тимофей.

– Ага, как же – служебная… Хах! Дождешься тут служебной!

Женя попытался завести мотор, но с первой попытки этого сделать не удалось. Вторая попытка получилась более удачной, и уставшая от времени машина проснулась и недовольно забормотала. Издаваемые ею звуки напоминали тяжелое кряхтенье дряхлого старичка, которого ненароком пробудили от глубокого сладкого сна. Машина медленно тронулась с места.

– От деда мне досталась, – продолжил сержант. – Он за ней в свое время так ухаживал, можно сказать, лелеял. Говорил: мол, это самое дорогое, что у него есть. Мол, если за ней правильно ухаживать, она лет двести будет служить верой-правдой. И, знаешь, когда дедушка на ней ездил, она работала, как часы. Для каждой детали было отведено свое место, и они, как единый механизм, и по ямам, и по полному бездорожью!..

В этот момент Жигули свернули на ту самую широкую дорогу, ведущую к морю, и тут же колесо угодило в огромную ямину. Все внутри затряслось. Раздался противный скрежет двигателя, но автомобиль, будто из последних сил, продолжил свое движение.

– А сейчас то едет, то не едет. Я на ней только до работы добираюсь. А по городу стыдно ездить, что ли, не знаю… А дед тогда на ней и на дачу, и на рыбалку, и в Ростов. Говорил мне: «Внучек, тебе она достанется, ты ее береги, не будешь горя тогда знать».

– Ну, я смотрю, ты сберег, – вмешался в эти воспоминания лейтенант.

– Знаешь, дед когда умер, к отцу его друг пришел. Тот за границей в свое время в какой-то автомастерской работал. Насоветовал отцу поменять там что-то, двигатель перебрать. Тот послушался. Так с тех пор машина стала как сама не своя. Поначалу казалось, что все будет хорошо. Она даже ездить бодрее стала, а потом буквально на части сыпаться стала. Дед бы ее сейчас увидел, наверное, руки бы нам поотбивал. Ну, а сейчас-то что, еще чуть-чуть меня повозит, – и я ее на разборку или утилизацию сдам.

– Не жалко, машина все-таки?

– Да что ее жалеть! Рухлядь старая. Кому она нужна?

Копейка медленно ползла по разбитому асфальту к прибрежной полосе. Частные жилые дома чередовались с заброшенными и поросшими травой и кустарниками усадьбами. В редких избах горели лампы, превращающее старые окна в большие, ярко выделявшиеся на фоне общей глубокой темноты желтые прямоугольники. Несмотря на все это, то и дело в свет автомобильных фар изредка попадали красивые цветы, заботливо высаженные старушками у ворот пока еще жилых домов.

– А вон, кстати, и церковь, о которой я тебе говорил, – обратился к Тимофею сержант и указал на небольшое здание. От времени и переменчивого климата, дерево, из которого оно было выстроено, приобрело серый оттенок с отливом мрачно черного и гнетущего цвета.

Прилегающий участок отделял от улицы старый покосившийся забор в половину человеческого роста. Маленькая металлическая калитка кривовато клонилась к земле. Деревянный купол церкви был весь помечен подтеками от дождей, а местами отчетливо виднелись поедаемые плесенью и мхом трещины. Но она все еще гордо держала на макушке безжизненный поклонившийся крест.

Тимофей присмотрелся и спросил:

– Свет, что ли, горит?

Он опустил голову ниже, пристальнее вглядываясь в окна церкви. Из-за тряски это было сделать крайне тяжело. К тому же, окна скрывали то ли деревья, то ли кусты.

Когда машина подъехала ближе, молодому полицейскому стало ясно, что это совсем не дерево и не куст. Оперившись руками на забор, за машиной наблюдал старик с длинными седыми волосами и столь же длинной белой бородой. Его длиннополая ряса была так же черна, как ночь. Он не сводил тяжелых пронзительных