падение с горы — вызывает у нее преждевременные роды; новорожденный хил и слаб и по закону яванов должен быть похоронен живым. Если оставлять в живых слабых и калек, то они ослабят сильный народ Сынов Солнца. Она бурно сопротивляется закону и напоминает старейшинам, что она дочь и жена вождя и что они не имеют права отнять у нее ребенка. Но отец ребенка решает во имя спасения расы пожертвовать своим первенцем. Тогда она в отчаянии прибегает к помощи одного калеки, товарища ее детства, которого когда-то материнская хитрость спасла от велений безжалостного закона. Он самоотверженно отправляется вслед за могильщиками, откапывает ребенка, приводит его в чувство и прячет в ствол дерева.

Таламара видит себя на третий день после родов: преследуемая хищными зверями, она скитается по лесам, прижимая к груди живой комочек мяса, в котором вся ее жизнь и богатство. Затем она бежит на юг и уходит далеко-далеко от зеленых берегов Сека — страны ее родного племени, всюду неся с собой свою драгоценную ношу. В дороге она переносит самые тяжелые испытания и соглашается на самые унизительные работы, хотя при этом и страдает ее расовая гордость. Но что ей до настоящего! Ее воодушевляет другая мысль: надо, чтобы ребенок вырос, стал сильным и статным, хорошим воином и охотником, и чтобы он был, наконец, принят в лоно своего племени. Обезоружив таким образом закон, она сможет открыто сознаться в своем преступлении.

— Я так любила тебя, — вновь сказала она после некоторого молчания.

Минати в это время собирал инструменты, чтобы унести их в пещеру.

— Я тебя так любила. Я знаю матерей, которые собственными руками душили своих слабых детей. А я этого не могла сделать. Я так тебя любила, и ты должен меня простить…

— Мать! Моя бедная мать!

Он взял ее руки и провел ими несколько раз по своему лицу, что считалось у яванов наивысшим проявлением нежности. Но когда он вновь попытался утешить ее словами:

— Будь терпелива, мама. Все это изменится. Близок день… — у нее внезапно вырвался крик:

— Да! Мы уйдем отсюда в далекие страны, туда, где течет синее море. Говорят, что там тоже живут люди нашей расы, но они не так велики ростом и не так сильны…

Минати тряхнул своей белокурой головой. Он думал об узах, которые его отныне связывают с этим селением, улыбаясь одними глазами нежному видению, завладевшему его мечтами и грезами. Когда он заговорил с матерью, голос его звучал торжественно:

— Мать, близок день, когда тот, кого они презрительно называют «Дрожащим Камышом», превратится в грозное существо. Он будет могущественнее всех, когда-либо властвовавших над равнинами яванов с тех пор, как солнце светит в небесной лазури. Они будут трепетать передо мною, как лань перед волком, так как я буду владеть силой, с помощью которой смогу убивать врагов на расстоянии. Сейчас я тебе покажу это.

Он вошел в пещеру, где женщины стряпали, переворачивая на угольях куски сушеного мяса. Захватив с собой целую вязку прутьев разнообразной толщины и длины, он выбежал оттуда и вскарабкался по лесистому откосу горы.

Осторожно ступая по камням, Таламара последовала за сыном, стараясь разгадать таинственную загадку. «Что он мог придумать на этот раз?» — тревожно задавала она себе вопрос. Бесконечные скитания между разными племенами сильно способствовали развитию умственных способностей Минати. Он умел сразу найти интересующую его сторону в каждой вещи, часто ничего не значащей с точки зрения других людей. Он был наделен в высокой степени наблюдательностью, фантазией и терпением — свойствами, создающими изобретателей. Он уже доказал свои творческие способности гениальным изобретением костяных игл, дававших возможность изготовлять одежду из звериных шкур.

Дойдя до верхушки лесистого откоса и убедившись, что кругом нет ничего, кроме розовых, желтых и фиолетовых цветов, робко открывавших свои чашечки навстречу весне, Минати развязал пачку прутьев и заговорил:

— Помнишь ли ты, мать, кустарник, которому снежной бурей сломало верхушку, и как она до наступления оттепели лежала в замерзшей луже? Помнишь ты, как он внезапно вновь поднялся и пустил ростки во все стороны?

Таламара жестом созналась в своей забывчивости.

— Знаешь, я хотел раньше просто для забавы подражать этому кусту. Лишь значительно позже я понял тайный смысл этого. Теперь смотри!

Он взял прут толщиной в палец, а длиной около полутора метров, и привязал к обоим его концам высушенную кишку животного. Его левая рука держала середину прута; потянув правой рукой кишку, он быстро отпустил ее. Он повторил этот прием еще раз, но уже держал в правой ладони маленькую палочку, снабженную костяным острием. Когда он отпустил кишку, в воздухе что-то просвистело. Таламаре это показалось забавным, но не произвело на нее особенно сильного впечатления, как на то рассчитывал изобретатель. Она лишь заметила:

— Что же, это новый способ метания копья?

— Самая сильная рука может бросить копье только на несколько шагов от себя, и то без уверенности, что оно попадет в цель. Пойдем со мной и давай вместе считать твои шаги.

Они сосчитали пять раз свои пять пальцев, а затем еще раз столько же, что составляло на языке яванов цифру пятьдесят, так как они все свои вычисления вели на пальцах.

Когда Таламара увидела, что костяное острие, длиной приблизительно в две трети пальца, целиком вошло в кору дерева, она онемела от изумления. Все огромное значение изобретения стало ей ясно.

— Подожди, мать, я тебе еще кое-что покажу. Ты видишь тот дуб, где я оставил остальные прутья? А видишь ты на нем нарост мха величиной с человеческое сердце? Вот, смотри.

Резкий свист внезапно прорезал воздух. Подбежав к дереву, они оба увидели, что стрела вонзилась прямо в кружок мха. Когда мать подняла на Минати испуганные глаза, она увидела, его озаренное гордостью лицо и губы, искривленные мстительной усмешкой.

— Вообрази!.. Да, вообрази, мать, что на месте мха было бы сердце Юло. Он бы даже и оглянуться не успел, как кровь ручьем лилась бы из его гнусного рта. Но это еще не все… На западе, в лесах, растет еще лучшее дерево. Я смогу пустить стрелу вдвое тяжелее этой на двойное расстояние, и я ее снабжу отточенным с двух сторон острием. Это будет прекрасно… и ужасно. Мать, запомни, что я заставлю содрогаться от ужаса всех этих людей, которые сейчас с презрением плюют на меня. Они падут ниц передо мной и я ногой придавлю их надменные головы.

Таламара никогда еще не видела сына в таком возбужденном состоянии. Она тщетно пыталась успокоить его.

Он потрясал своим луком